Паоло Мантегацца - Физиология наслаждений

Бывают, впрочем, примеры, что люди, привязанные и к родине до глубины души в продолжение многих лет, а иногда и целой жизни, не имели случая насладиться этой любовью и убеждались в существовании самого чувства только после ряда непрерывных страданий, так что и небольшая доля последовавших затем наслаждений была поглощена морем горечи и разочарований. К мелким радостям, порождаемым чувством любви к родине, нужно отнести и наслаждения, испытываемыми при чтении о геройских подвигах соотечественников наших и о славе нашей Отчизны. Мы радуемся, слушая, как восхваляют нашу страну; радуемся, встретив соотечественника на чужбине, или заслышав там, и неожиданно, звуки родного языка. К этой категории можно причислить и наслаждение, ощущаемое нами, когда случается показывать иностранцу прелести нашей страны, и т. д.

Сильные радости покупаются самопожертвованием, и человек, трусливо охраняющий собственную особу от всяких бед, не в состоянии ни ощущать, ни даже понимать наслаждения этой любви.

Мы уже видели в других случаях, что величайшие из радостей жизни добываются не иначе как путем мужественной борьбы и самого геройского терпения. Любовь к Родине представляет наиболее разительное подтверждение истины этих слов. Вы жестоко ошибаетесь, полагая, что человек, родившийся богачом, испытывает наслаждения, составляющие удел труженика, добывающего себе избыток труда в поте лица своего. Ошибающийся таким образом доказывает полнейшее незнание человеческого сердца. Если хочешь наслаждаться – трудись! Наслаждения столь же редко попадаются человеку по пути, как и потерянные прохожим деньги, в остальных случаях их приходится добывать ценою труда и, нередко, даже ценой скорбей и горя. Множество людей несчастны только потому, что не имеют мужества и силы для добывания счастья.

Глава XXV. О наслаждениях, проистекающих из удовлетворения религиозного чувства

Приступая к этой главе, я долго медлил; с одной стороны, меня смущало выполнение составленного мной плана, с другой – я сознавал всю важность и деликатность предмета, и перо мое нерешительно колебалось в руке моей. Я сознавал, что вопрос этот по самой своей сути не может поддаваться усилиям тщательного и глубокого анализа, что он может подлежать только краткому очерку и не может быть изображен в деталях; сущность вопроса может быть скорее угадана, чем уяснена.

Моя борьба с этими разнообразными силами побудила меня избрать средний путь и, употребляя геометрический термин, путь диагонали, по которому я и намерен следовать, трактуя об этих старейших вопросах философии. Нужно, однако, заметить, что, безусловно, прямая линия существует только в воображении математиков; в действительности же такая линия никогда не была проведена ни в физическом, ни в моральном мире, и беспощадный анализ при помощи микроскопа делает ошибки очевидными. Во всяком случае, пусть люди, затерявшие осколки шатких верований или никогда, может быть, и не обладавшие верой или желающие убить ее в себе ввиду мелочного тщеславия и худо понятого личного интереса, – пусть весь этот разнокалиберный сброд не обольщает себя надеждой отыскать в этих моих строках новый материал для ироний и шуток. Не для них пишу я книгу свою, а для людей ума и сердца.

Явившись на свет, человек, окинув жадным и пристально-внимательным взглядом весь окружающий его мир, обращает наконец взоры свои на самого себя; на лице его проявляется улыбка самодовольствия, но ненадолго, так как он чувствует себя неудовлетворенным. Обращая взоры к небу, он старается отыскать там что-либо великое, услышать оттуда отклик на то простое религиозное стремление, которое он ощущает в своем сердце во всей его чистоте. Человек этот ищет точки опоры для внутреннего своего мира, он ищет там ответ на волнующие его чувства. И если пробудившийся в нем самом таинственный голос или ответ, внушенный ему извне, успокоит его душевное волнение, если получится ответ на внутренние его запросы, то он испытывает наслаждения, проистекающие из простейшего религиозного чувства, без какого-либо влияния на них элементов физического и нравственного мира.

В нынешние времена женщина, глубоко огорченная непостоянством земного счастья и удрученная скорбями жизни, ощущает живую потребность в посещении храма Божия. Там, простершись ниц перед алтарем на холодных мраморных плитах при тихом мерцании лампад и свеч, она жарко и долго молится; затем она исповедуется и принимает в себя пречистое тело Христово. Она выходит из храма, глубоко взволнованная и трепещущая; все существо ее переполнено невыразимым блаженством, и в эти мгновения она испытывает одно из самых сложных наслаждений, на которое влияют тысячи самых разнообразных элементов нравственного и интеллектуального мира.

Между этими двумя образами, составляющими противоположные крайности, лежит мир более или менее сложных и необъяснимых наслаждений религиозным чувством. Как ни различны бывают между собою эти наслаждения, но они имеют всегда одну общую черту, один общий колорит, роднящий их между собой и состоящий в общих веяниях в душе их религиозного чувства. Бледный или более-менее густой и яркий оттенок этого общего для всех них цвета свидетельствует о той степени участия, которое принимает религиозное чувство в образовании самого удовольствия. Как ни слаб бывает тон этой окраски, но он, однако, всегда существует, и некоторые философы, старавшиеся объяснить религиозное чувство как результат гармонии или счастливого сочетания уясненных уже ими элементов, жестоко ошибались и, видимо, не сумели или не желали подметить этот характерный признак. Религиозное чувство есть основная сила, присущая и необходимая физиологической природе образованного человека; она существует независимо от потребности верить, радоваться и надеяться. Ощущения, доставляемые нам органами чувств, и интеллектуальные способности наши, сочетаясь самым разнообразным образом с этим основным религиозным чувством, варьируют до бесконечности форму и силу порождаемых им наслаждений; сущность же их, повторяю еще раз, заключается в известном порыве нравственного чувства, в таинственном и пленительном излиянии сердца, чувствующего, но не рассуждающего. Ум человеческий может доказать истину религии, но он не в состоянии восполнить недостаток самого чувства, в силе которого и заключается, собственно, вся сила рассматриваемых нами наслаждений.

Из всех пяти чувств один только вкус не имеет никакого влияния на наслаждения, порождаемые религией; что же касается остальных, я решительно скажу, что даже осязание в связи с религиозным чувством дает несколько простейших комбинаций наслаждения. Так, например, холод, испытываемый молящимся в глубине подземной церкви или лежа, распростертым на мраморных плитах храма, невольно присоединяет ощущение физической дрожи, наполняя чувством наивного восторга наше сердце.