Ева Весельницкая - Крылья и оковы материнской любви

Да нет никакого преступления, просто есть выбор в сторону, куда полегче. Это же так просто – заранее знать, как оно будет, пророчицы вы мои, и по своему знанию все и решить. Только все начинается с малого. Лень и некогда тратить силы на то, чтобы помочь ребенку понять увидеть, что за последствия реализации своих «хочу» надо отвечать. Некогда нам, да и собаку жалко. Вы ребенка-то своего пожалейте, такой суровой жалостью, твердой, последовательной, вам что, не нужно, чтобы в ваши уроки искусства жить входило такое нелишнее умение, как видеть связку между «хочу» и «надо»? Воля ваша, мамы дорогие, так и будете потом брать на себя все «надо», рожденные желаниями ваших детей. Вольно ж вам.

Вот вам и корни, и источник этой гиперопеки, этой «жертвы» Так «надо» ребенка превращаются в ваши. А до своих «хочу» и «надо» дело не доходит. Где они там, свои желания? В туманной юности остались. И этот счет потом будет предъявлен детям. Обязательно.

Жизнь идет, ребенок растет, а мама? А мама все не остановится, и папа не в силах ей границы поставить, пространство жизни перестроить. Так наша женщина-река по старому руслу и течет. Учителя в школе выбираются не по тому, хорошие они педагоги или нет, а чтобы, не дай бог, не обидели ее отпрыска. «Нет, это очень жесткая школа, здесь очень высокие требования, здесь учительница…» Они всегда все узнают, эти мамы, все заранее будут знать, в какой школе какие учителя, а как же, «это же моя жизнь, другой-то нет». Главное, чтобы не обидели. То, что не научат ничему, это не важно, зато женщина очень хорошая. Потому что опять-таки подбирается для себя, а не для него.

Секрет в том, что это «мы» дает возможность снять напряжение, которое естественно возникает у женщины по мере взросления ребенка и его отделения. Он чему-то научился, и дистанция между мамой и ребенком чуть увеличилась. Вот это он делает сам, вот это он делает сам, потом уже вот это он может сам. Потом ему уже надо говорить: «Делай сам», то есть вооружать и отпускать.

Такие мамы, наверное, думают, что они бессмертны, и что это «мы» сохранится до седых волос, как в том анекдоте: «Дай вам бог благополучно довести ваших детей до пенсии». Экспансия, контроль – это в принципе стремление к абсолютной власти. История того, как это происходит, конечно, разная. Истинную жалость вызывают дети, у которых такие матери. Просто потому что у детей наступает период, когда они гордятся своей самостоятельностью, они соревнуются в том, насколько они уже независимы, что они могут сами, и тут начинается… Весь класс уже ходит домой из школы сам, а за ним или за ней все время приходит мама.

Я знаю, что сейчас жизнь изменилась и за детьми часто присылают машины, но наступает подростковый период, и дети не хотят ни этих машин, ни этих водителей, потому что им хочется идти вместе, потому что им хочется по дороге куда-то зайти. Если запрет на это связан с безопасностью и необходимостью, то это одно, но ведь зачастую это просто гиперопека. Это – неразрывное «мы», женщина теряет границу, у нее нет границы между тем, где кончается она как человек и ее жизнь и начинается ее ребенок и его жизнь как жизнь отдельного человека.

Над этими детьми очень часто смеются в классе. Они слабые и от этого очень часто психологически малоустойчивые, не очень умелые дети, потому что они не привыкли к самостоятельности. А если они еще и интеллектуально не могут победить, что называется, хотя бы этим доказать, что чего-то стоят, то им совсем тяжело, особенно в период подросткового самоутверждения. А мамочки «любящие», они же знать не хотят, как их детям тяжело, как обидно, как унизительно порой. А вы говорите – «любовь».

Эти дети обычно плохо приживаются в коллективе, потому что там им нет места, они не имеют опыта. А мамы только ухудшают ситуацию, встревают, начинают разруливать отношения детей. Самое страшное, если это мальчики. Потому что мама, пекущаяся о девочке, воспринимается социумом, и даже детским социумом, не так обостренно… Девочки, будучи даже уже достаточно взрослыми, понимающе говорят: «Ну ты знаешь, она так боится, чтобы я не закурила, чтобы я там не то, чтобы я там не так…» – потому что они начинают понимать своих матерей.

Дети есть дети, они часто умнее взрослых, они находят свои лазейки, и, обладая хорошей адаптивностью, они выдают родителям все ожидания, соответствия и в рамках этого обретают совершенно замечательную свободу.

С мальчишками сложнее. Мальчишки с их самостоятельностью, соревновательностью, с их резко стайным выяснением, кто главный в этой компании, с очень жестко стратифицированной групповой динамикой не могут без свободы. Свобода для них – удобрение для роста и взросления. А те мальчики, которым мамы не дают вздохнуть, чаще всего занимают наименее престижные места. И, в общем, пытаясь оградить своего ребенка от всего на свете, мать из благих побуждений превращает его жизнь в ад, потому что такой ребенок становится «лузером», проигравшим, униженным, лишенным чувства собственного достоинства. Такие дети очень часто замыкаются, ломаются. Мамочка-то и близко не представляет, что иерархия ценностей у нее и у ее обожаемого чада разная, совершенно разная.

Правда, случается и по-другому. Крепкий парень может оказаться с лидерским характером, тогда – война. Сопротивление, уходы из дома, и слезы, слезы, крики и обиды уязвленной в своих лучших чувствах матери. И кто виноват? Она, мать, виновата. Она обязана была учиться искусству жить, учиться искусству видеть и чувствовать, она должна помнить – родила, так помоги жить, а не убивай, не лишай воздуха. Уважай, в конце концов.

Очень агрессивные дети – тоже порождение властных матерей. Энергия не канализирована. И может быть, как раз в этой войне у ребенка хватит мудрости и инстинкта, чтобы превратить такую жизнь в урок, или встретится ему человек, который подскажет и направит. Ребенок на сопротивлении может, кстати говоря, и выстоять, и найти территорию для самоутверждения, но это чаще всего будут некоторые психопатологические явления, то есть социальные разрушения, искажение социализации. Хорошо, если окажется рядом мудрый тренер, который увидит, что мальчишка боевой и можно его куда-то пристроить, или какая-то мужская компания, или учитель… Или наконец отец вспомнит, что вообще-то у него есть сын, и все-таки научит его быть мужчиной – принимать решения и нести за них ответственность. Но у властных женщин очень часто и мужья тихие-тихие. «Я сказала к маме, значит, к маме». И с этим очень трудно что-то делать. Я не могу не напомнить гипермамам: природа мужская такова, что они не рождаются мужчинами, они могут ими стать только в процессе социализации, а могут и не стать. Так что вопрос, где настоящие мужчины, он не к этим престарелым мальчикам, он к их мамам. Вы этого хотели?