Ольга Маховская - Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж

О.М.: Следующий вопрос, который меня заинтересовал, как долго вы проводите интервью?

А.В.: О, это все зависит от человека, от его расположения, от его здоровья. Иногда эти интервью были пятнадцать минут, иногда они длились три часа. Иногда они длились пять часов! Например, я почти довел до полусмерти леди Абди в старческом доме. Я сидел с ней три часа, и она потом сказала своей сиделке: «Он меня убил!» И действительно, она скончалась потом три месяца спустя. Я уверен, что был здесь ни при чем, потому что она была в возрасте 97 лет. Я просто понимал критическое состояние этого возраста, если бы я не взял этого интервью, поскольку я не всегда бывал в Каннах, где она жила, то я бы уже не смог включить эту беседу в книгу. И я отдавал себе отчет.

Но что нравилось всем людям, когда я брал у них интервью? Моя подготовленность вопросов, не общих, а конкретных. Я приходил с фамилиями тех персонажей, судьбу которых мне надо было выяснить. С определенными датами, с определенной схемой. И я не методически задавал свои вопросы, но пользовался ими как шпаргалкой. Потому что некоторые вопросы могли быть отвечены непроизвольно интервьюируемым человеком, он сам о них заговорил, а некоторые отпадали как ненужные, потому что многое вытекало из текста интервью. Но всегда приходил подготовленным. И это их больше всего прельщало. Они всегда говорили: «Как вы хорошо это знаете!» И никогда не говорили: «Что же вы ничего об этом не знаете?» То есть даже минимум знаний по такой теме необходим при таких встречах. И если человек приходит и говорит: «Я ничего об этом не знаю, но хочу все об этом узнать!», это никого не интересует и не приводит к нужному результату.

О.М.: Как потом развивались отношения с вашими корреспондентами? Всегда ли вы просили о возможности дальнейших встреч?

А.В.: Да, конечно! Другое дело, что это не всегда потом происходило. Иногда это было невозможно потому, что я не мог вернуться в страну, иногда их просто не было в живых. Самое длинное интервью я взял у дягилевской балериной Валентины Ивановны Кашубы, которое длилось семь дней кряду! Я приехал в Испанию, снял гостиницу и ходил к ней каждый день, потому что она сказала, что не сможет принять меня раньше четырнадцати часов, потому что она спит. И вот каждый день с четырнадцати до девяти вечера мы с ней имели беседу. Такое же огромное интервью я взял у любимой балерины Сталина, живущей в Лондоне Соломеи Михайловны Мессерер. В Японии в 1979 году она попросила политическое убежище, будучи уже в пожилом возрасте. Она хотела издать воспоминания, которые, я думаю, она никогда не издаст, потому что она менее интересна, чем я думал. И потом она человек, который не хотел сказать всей правды. Это неинтересные воспоминания, потому что если это книга, то мы хотим узнать все. А такие поверхностные – это неинтересно. И вот я брал у нее интервью с десяти утра до одиннадцати вечера, я думаю. Иногда я жил в доме у интервьюируемого.

О.М.: Это вам помогало?

А.В.: И да, и нет. Потому что я люблю выйти, пройтись. Не потому что я люблю смотреть на дома, а затем, чтобы сменить обстановку. Потом я почти всегда имею книги при проведении интервью для того, чтобы проверить факты, которые мне нужно. Или по журналу, или по какой-то газетной публикации. Я использую их тоже как шпаргалку.

О.М: С кем было легче проводить интервью – с женщинами или с мужчинами?

А.В.: Абсолютно одинаково! Женщины, конечно, более кокетливы и больше склонны к сплетням. И они любили рассказывать их. Мужчин, может быть, это меньше интересовало. Не могу сказать, что была какая-то разница фактологическая. И вообще, чем больше я живу на этом свете, хотя мне всего тридцать девять лет, я все меньше вижу разницу между этими двумя полами. Считается, что пол может сказываться на характере человека, на поступках, но я считаю, что это все-таки не так. Но это все-таки мое личное мнение.

О.М.: Для меня это так странно…

А.В.: Может быть, потому что вы – женщина. И потому, что у вас более предвзятое отношение к женщинам. Потому что женщины, я заметил, не любят женщин. Я не понимаю, с чем это связано. Для меня вопрос так никогда не стоял. Я всех мирю, всех стараюсь объединить. Чтобы все были в мире, в согласии, в любви.

Вы знаете, однажды ко мне обратились за данными по истории русской оперы, и я им сказал, что вот, жива хористка, нужно обратиться к ней пока она жива. Но они не стали даже звонить! Я их спросил, почему вы не сделали этого? Они мне сказали: «Но мы так не умеем! Мы привыкли работать с печатными источниками».

О.М.: Но это очень ограниченный подход. Историк, как и этнограф, должен воссоздавать реальность как можно более точно. В психологии есть такой принцип валидности – методы должны вычерпывать реальность.

А.В.: А вы знаете, что я ведь не научный человек! Мой отец – театральный художник, моя мать – актриса. Они ведь совсем не научные люди. С детства собирал спичечные коробки и раскладывал их в стопочки по странам и по годам. Я очень люблю систему. Вот видите, несмотря на то что здесь есть некоторый артистический беспорядок, я люблю все упорядочивать. Если вы придете в мое ателье, там нельзя пройти, такое количество книг!

Вы знаете, как мы делали макет? В моей жизни есть мало печатных изданий, которые я люблю. Но есть одно, которое я перечитываю постоянно. Оно называется «Столица и усадьба». Это моя настольная книга. У меня очень много номеров, и я их покупаю без конца. Это журнал красивой жизни. Это самый интересный для меня журнал о старой России. И этот журнал мне дал идею расположения картинок в моей книге. Я ему невольно подражал. Глаз приучен, знаете к чему? К балансу. Потом мой прием был в том, чтобы использовать круглые и овальные фотографии. Их не было, они почти все были квадратные. И это дает такой замечательный аромат прошлого. Как альбом, который хочется смотреть.

(Снова пришли гости. Разговор перешел в жанр салона. Любезный хозяин, потратив на меня четыре часа времени, успел сказать удивительную новость. Он говорил о том, что собирается издавать книгу «Сто пятьдесят лет русской моды». «Почему такое название? Потому что фотография была изобретена в 50-е годы прошлого столетия. Прошло сто пятьдесят лет. Я в такой ретроспективе совсем по-другому смотрю на русскую моду».)

На презентацию книги «Красота в изгнании» в Париже были приглашены и героини, семидесяти – девяностолетние дамы. Гости поднимались по главной лестнице Русского Культурного Центра в Париже, украшенной свечами. При встрече автор книги каждой посетительнице галантно вручал белую розу с эмблемой книги. Так воздавалось неувядающей русской красоте.