Брене Браун - Стать сильнее. Осмыслить реальность. Преодолеть себя. Всё изменить

Это произошло ближе к концу моего эксперимента, когда я обедала с новой знакомой. Конечно, я думала, что будет забавно задать ей этот вопрос. У нас обнаружилось много общего, и я догадывалась, что она ответит «нет», как и я. Наша низкая толерантность к бездельникам была тем, что привело нас друг к другу в качестве потенциальных друзей. Я начала со своего вопроса, как только мы сели за столик:

– У меня есть вопрос для исследования. Как ты думаешь, в целом люди делают все, что могут?

Она ответила резко и предсказуемо отрицательно:

– Нет, конечно нет.

Я улыбнулась:

– Правда? Я абсолютно согласна!

Тогда она наклонилась над столом и начала быстро объяснять:

– Возьмем, к примеру, грудное вскармливание. Я сейчас кормлю свою дочь. Да, это сложно. Да, это утомительно. Да, я пережила три воспаления, и каждый раз, когда ребенок прикладывается к груди, ощущение такое, будто осколок стекла впивается в мой сосок. Но, пожалуйста, не надо рассказывать мне о заботе о теле, усталости или необходимости выйти на работу. Я не хочу этого слышать. Если вы не собираетесь кормить грудью по крайней мере год, вам стоит дважды подумать о том, чтобы рожать детей. Вы не поступаете лучшим образом из возможных, а разве вы не думаете, что ваши дети заслуживают лучшего? Отказ – это лень. А если отказ действительно ваш лучший выбор, тогда, возможно, ваше лучшее недостаточно хорошо.

И в этой ситуации я оказалась той самой канализационной крысой в потрепанной кожаной куртке и рваных джинсах. Я почти чуяла запах сыра. Я была ее канализационной крысой.

Я кормила детей грудью в течение очень короткого периода времени, никак не год. Я чувствовала, что должна объяснить моей новой знакомой, что у меня был серьезный токсикоз в первые двадцать недель обеих беременностей, и я сделала все возможное в том, что касалось грудного вскармливания. Я хотела объяснить, что сцеживание давалось мне с большим трудом, и я пыталась, пока были силы. Я хотела убедить ее, что я люблю своих детей так же, как и она своих. Я хотела, чтобы она знала, что я сделала все, что могла.

Но я ничего не сказала, потому что все, о чем я могла думать, были люди, которые, когда я осуждала их, вероятно, хотели сказать мне: «Ты не знаешь меня. Ты ничего не знаешь обо мне. Пожалуйста, не суди меня».

Кстати, я не хочу, чтобы мне приходилось защищать свой выбор как матери. Есть по крайней мере миллион способов быть прекрасной матерью, и ни один из них не зависит от грудного вскармливания или любой другой подобной темы. Хорошие матери знают, что они достойны любви и заботы, и в результате воспитывают детей, которые знают, что они достойны того же. Осуждение других матерей не входит в список миллиона способов быть отличной мамой.

Когда тем вечером я вернулась домой, Стив сидел на кухне. Когда он спросил у меня, как прошел ужин, я поняла, что еще не задавала ему этот вопрос. Поэтому я предложила ему ответить, прежде чем расскажу про ужин. Он думал над ответом минут десять. Как педиатр, Стив видит лучшее и худшее в людях. Он просто продолжал смотреть в окно. Я предполагала, что он сомневается в ответе.

Наконец, когда он посмотрел на меня, на его лице было то же выражение, что у Дианы, когда я была у нее в кабинете. Стив сказал: «Я не знаю. Я действительно этого не знаю. Все, что я знаю, – так это то, что моя жизнь лучше, когда я предполагаю, что люди делают все возможное. Это позволяет мне воздержаться от осуждения и оценок и сосредоточиться на том, что есть, а не на том, что должно или могло бы быть». Его ответ прозвучал для меня как правда. Нелегкая, но правда.

Один месяц и сорок интервью спустя я вернулась в кабинет Дианы. Я села на диван с журналом в руках, подогнув под себя ноги. Диана с блокнотом в руке посмотрела на меня добрым открытым взглядом. Она начала с вопроса:

– Как ты?

Я заплакала:

– Люди делают все возможное.

Диана ничего не сказала, она продолжала смотреть на меня с состраданием. Без «Бинго», без поглаживаний по голове, без похвалы вроде «Хорошая работа, молодой джедай!». Без ничего.

– Я знаю, что случилось. Я должна была попросить то, что мне необходимо. Я должна была отказаться от участия или, по крайней мере, настоять на отдельном номере.

Она посмотрела на меня и без доли иронии произнесла:

– Ты делала все, на что была способна.

В тот момент, когда она это произнесла, я вспомнила о выступлении Майи Энджелу, в котором та сказала, что, когда у нас больше информации, у нас лучше получается.

Затем я поделилась идеей Стива, которая, на мой взгляд, была мудрой и красивой.

– Стив говорит, что его жизнь лучше, когда он предполагает, что люди поступают наилучшим образом. Я думаю, что он прав. Я узнала кое-что сложное о себе и о людях. Это важный вопрос.

– Да, – согласилась Диана. – Это важный вопрос. Хочешь поделиться тем, что ты узнала? Я бы хотела послушать.

Я рассказала, что в самом начале своей работы обнаружила, что наиболее сострадательные люди из числа опрошенных также отличаются наиболее четким самоопределением и ставят конкретные границы, которые окружающие уважают. Это удивило меня вначале, но теперь я понимаю: они предполагают, что другие люди ведут себя наилучшим образом, но они также просят то, что им нужно, и не мирятся с тем, что неприятно.

Я поступала ровно наоборот: предполагала, что люди не стараются, поэтому постоянно судила их и постоянно сталкивалась с разочарованием, – и это было легче, чем устанавливать границы. C границами дело обстоит плохо, когда вы стремитесь к тому, чтобы вас любили и считали легким, веселым и гибким.

Понимающие люди просят то, что им нужно. Они говорят «нет», когда им нужно, а когда говорят «да», они и имеют в виду «да». Они понимающие, потому что их границы защищают их от обиды. Когда меня попросили выступить на мероприятии, я согласилась, хотя хотела сказать «нет». Я не позаботилась ни о своей работе, ни о своих потребностях, а организаторы мероприятия, в свою очередь, не позаботились о моей работе и моих потребностях.

Знаете, есть одна забавная особенность в том, что касается платы за выступление. Когда я делаю что-то за плату, люди относятся к этому уважительно и профессионально. Когда я делаю что-то безвозмездно, просто потому, что для меня важно конкретное мероприятие, люди ведут себя уважительно и профессионально. Но когда я делаю что-то, потому что чувствую, что меня заставили, надавили, принудили чувством вины, я ожидаю, что, помимо уважения и профессионализма, я получу еще и благодарность. В 90 % случаев я не получаю ничего. Как люди могут ценить нашу работу, когда мы сами не ценим себя достаточно для того, чтобы устанавливать необходимые границы?

Я рассказала Диане, как задала этот вопрос представителям духовенства, которые помогают сельским семьям, живущим в бедности. Я описала, как попросила подумать о ком-то, кого они осуждают и недолюбливают, и написать имя этого человека на листке бумаги. Потом я предложила: