Стивен Гросс - Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен

Мы называли ее Тоби, но по-настоящему ее звали Тереза Гроц. Ее дед был братом деда моего отца. Родилась и выросла она на той ферме в Негрове. В 1940 году, когда мой отец эмигрировал в Америку, Тоби и ее семья остались.

В апреле 1944-го немцы собрали всех обитателей фермы и перевезли сначала на кирпичный завод в Мукачево, где им пришлось прожить несколько дней без еды и воды, а потом погрузили в вагоны для скота и отправили в Освенцим.

Сразу по прибытии Тоби ее сестре Хелене и Эугену, с которым мой отец делил комнату в школьные времена (все они на тот момент были подростками), обрили головы и накололи на руке номера. Их послали на принудительные работы, а всех остальных родственников отца (да и всех, кого он вообще знал) отправили в газовые камеры.

По телефону мы с отцом говорили о жизни и судьбе Тоби. Они часто играли вместе, когда он жил на ферме, и отец помнил, какой жизнерадостной и счастливой девочкой она была в те годы. «Но к жизни в Америке она приспособиться так и не смогла, – сказал он. – Она прожила здесь больше шестидесяти лет, но Америка так и не стала ей новым домом».

Я положил трубку, и в дверном проеме появилась моя дочь. Она начала расспрашивать меня о том, что услышала. Пытаясь ответить на ее вопросы об Освенциме и нацистах, я поймал себя на том, что с большим трудом подбираю правильные слова. И тогда я понял отца, потому что увидел в себе то же самое невольное стремление оградить своих детей от всех этих ужасов.

Моя пациентка, молодой научный сотрудник Люси Н., положила свое пальто и шарфик на кушетку, а сама уселась в кресло напротив моего стола.

– Я сегодня не хочу ложиться, и сеанс сегодня не хочу проводить. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Не волнуйтесь, я не отказывалась от пищи. Я и вчера вечером поужинала, и сегодня с утра немного поела. Я просто хочу рассказать вам о том, что у меня произошло.

На дворе была пятница, на сеанс Люси пришла в девять утра. Прошлой ночью, сразу после полуночи, Люси уснула на диване в гостиной родительского дома. Ее мать задремала на втором диване. Медсестра находилась рядом с ее отцом в спальне родителей. Спустя несколько часов, приблизительно в половине пятого утра, Люси почувствовала, что над ней наклонилась мать. Она положила руку на ее подушку и тихонько прошептала: «Нам надо немедленно в спальню».

Сиделка уже включила в спальне свет. Мать села на стул, а Люси обошла кровать с другой стороны и присела рядом с отцом. Он лежал, еле дыша, с запрокинутой назад головой и широко раскрытым ртом. Люси приложила ладонь к его лбу, погладила по щеке, а потом взяла за руку. Когда с уст отца слетел странный сдавленный вздох, мать тоже вдруг издала звук.

– Таким звуком обычно выражают отвращение, – сказала Люси. – Возможно, она сделала это не от отвращения, а от удивления, но меня это все равно взбесило. Мне было неприятно даже видеть, как она держит его за руку. Она не держала его за руку, а легонько барабанила по ней кончиками пальцев и приговаривала: «Ничего-ничего, ничего-ничего». Я чуть было не приказала ей замолчать, но не сделала этого, потому что хотела полностью сосредоточиться на отце.

Прерывисто вздохнув, Люси продолжила:

– В этот момент сиделка сказала: «Он уходит». Тогда я легла рядом с ним на кровать. Голову положила на подушку рядом с его головой, руку – ему на грудь, а лбом уткнулась ему в щеку. Я чувствовала, как колется борода, и вспоминала, как он целовал меня по утрам, когда я была совсем маленькая. Я вспоминала все это и вдруг ощутила на своем плече руку матери. Она трясла меня и говорила встать с кровати. Я не хотела, но поднялась… сразу же. Я не хотела ссориться с ней при медсестре.

Несколько секунд Люси молчала.

– Когда я села, отец на короткое мгновение открыл глаза. Смотрел он прямо вверх, в потолок. Я не думаю, что он вообще что-то видел. А потом он закрыл глаза и умер.

Сиделка покинула комнату, а вслед за ней ушла и мать. Через несколько секунд мать снова заглянула в комнату и сказала Люси, что та ей срочно нужна.

– Она хотела поговорить о том, что делать дальше. А я ответила ей, что мне нужно хотя бы несколько минут побыть наедине с отцом.

На улице начало подниматься солнце. Люси раздвинула шторы и выключила свет. Она хотела, чтобы в комнате все было так, как любил отец. Она присела на кровать.

– А потом я просто начала с ним разговаривать, – сказала она.

Она сказала отцу, как рада, что ему больше не больно, что теперь на него снизошел полный покой.

– Я сказала ему, что всегда любила его и что прошу у него прощения за те моменты, когда, наверно, причиняла ему боль. Я сказала, что он всегда будет жить в моей душе. И поцеловала его.

Прошло всего несколько минут, но его губы были уже холодны. Люси замолчала и некоторое время сидела рядом с ним.

Через некоторое время она пошла в кухню, заварила чаю, а потом позвонила своему брату и братьям отца. Сделав все это, она вышла из дома (чтобы не подслушивала мать) и позвонила мне, сообщить о смерти отца и спросить, не будет ли у меня этим утром свободного часа, чтобы поговорить с ней.

После этого Люси просто сидела в кухне. Она чувствовала, как устала, но ложиться спать у нее не было никакого желания.

За несколько последних дней, пока отец балансировал на грани смерти, она не раз чувствовала, что в ней накапливается ненависть к матери и что она вот-вот на нее сорвется.

– Я очень боюсь наорать на нее и высказать все, что о ней думаю. Она была никудышной матерью мне, она почти не ухаживала за отцом, но какой смысл теперь ей обо всем этом говорить.

Люси взглянула на свои часы.

– Я знаю, что пора заканчивать, но можно рассказать вам еще кое-что?

– Конечно, можно, – сказал я.

– Мне приснился сон. Я боюсь, что его забуду. Мне кажется, я смотрела его в тот момент, когда меня разбудила мать.

Во сне Люси ехала в поезде с новорожденным ребенком. Она знала, что это не ее ребенок… Откуда бы ему взяться? Но больше присмотреть за ребенком было некому. Малыш был голоден, и поэтому Люси решила покормить его грудью и обнаружила, что у нее появилось молоко. Он успокоился и уснул. Именно в это мгновение она вдруг сообразила, что ребенок был ее отцом. Она не понимала, откуда знает, что это он, но сомнений у нее не было. Все это не вызвало у нее никакого беспокойства, она просто приняла это как факт.

– Я представления не имею, что все это значит, – сказала Люси. – Но как-то странно все было с этим ребенком.

– В каком смысле странно? – спросил я.

– Мне дети в таком контексте еще никогда не снились. Этот сон был какой-то… ну, другой.

В половину одиннадцатого должны были прийти представители похоронной конторы, а Люси еще нужно было забежать в свою квартиру, чтобы переодеться в свежую одежду.