Лууле Виилма - Язык любви, счастья и понимания

Если мы любим кого-то превыше всего на свете, мы пренебрегаем собой и остальным миром, пренебрегаем собой и любовью ближних. Не умея любить себя, мы неумело любим другого человека.Любим потому, что он любит нас. Это значит – любим в знак благодарности, не сознавая того, что это не настоящая любовь. Чем больше жертв приносит человек в доказательство своей любви, тем больше я люблю его в знак благодарности. Чем тверже мое знание, что никто, кроме него, меня не любит, тем большим должником я себя считаю и тем сильнее становится моя собственническая любовь. Точно так же думает и партнер, в котором сидят те же стрессы, и, в свою очередь, старается возместить свой растущий долг признательности. Так оба супруга все возмещают и возмещают друг другу из чувства благодарности, покуда не оказываются погребенными под грузом невозмещенного долга. Один раньше, другой вслед за ним.

Убеждать таких людей в их ошибках – пустая трата времени и душевных сил. Они уверены в своей правоте. Оба гордятся своей необыкновенно жертвенной любовью. Их гордость может расти по мере усугубления их болезней. Чем большее восхищение эти люди вызывают у окружающих, тем тверже они уверены в том,что их любовь идеальна. Настолько идеальна, что во имя нее стоит страдать и даже отдать жизнь. Покуда один из них остается в живых, его сопровождает миф об идеальной любви, и подрастающим поколениям вменяется в обязанность жить подобным же образом. Любовь оборачивается эгоизмом, который велит грядущим поколениям испытывать те же страдания. Так из любви делают подвиг.

Эгоистическая любовь – это благодатная почва для возникновения у последующих поколений болезней крови. Любой стрессеще бывает личным, или индивидуальным, либо общим, или коллективным.

Сходство объединяет, различие наставляет .Люди, мыслящие одинаково, а значит, имеющие одинаковые стрессы, находят друг друга и образуют малые либо большие коллективы. Коллективная мысль обладает сверхмощной силой. Чем больше некий большой коллектив цепляется за свою правоту, тем разрушительнее его представление о жизни. Например, чем сильнее у семьи гордость и высокомерие, тем более тяжкие испытания выпадают на ее долю, и из поколения в поколение они лишь усиливаются. У каждого последующего поколения учащаются случаи почечно-каменной болезни, рака, сумасшествия и слабоумия. Догматаческие гордость и высокомерие свойственны также общине, обществу, нации, расе, корпорации, должности, профессии, уровню образованности, клану

Последствия те же: все большее число хороших людей гибнет от плохих болезней.

Знания делают человека смелым. Смелость,свойственная гордости, отличается нерешительностью и тайным сомнением. Гордость желает избавиться от своей нерешительности и потому налегает на учебу. Она учит все, что нужно и что не нужно. С той самой минуты, когда гордость начинает считать собственные знания абсолютно правильными, она оборачивается эгоизмом.

Неиспользуемые знания усугубляют эгоизм.Абсолютно твердые знания, из чего эгоизм и состоит, придают человеку безрассудную смелость,и он берет на себя право все и вся критиковать, оценивать, охаивать и вести себя безрассудно смело, не считаясь ни с кем. Эгоизм не ведает стыда. Чувство стыда подавляется им отрицанием его наличия, отчего превращается в бесстыдство. Если человек осознавал бы значение полученных знаний и проверял бы их истинность, он не становился бы эгоистом.

Испытываете ли Вы желание нравиться? Когда я задаю этот вопрос человеку, предварительно объяснив ему, что такое желание есть стресс, то в ответ слышу: «Нет-нет, такого желания у меня нет». Когда же я спрашиваю: «Так, значит, Вы не желаете нравиться?» – собеседник оказывается в замешательстве, ибо это не вполне соответствует действительности. Когда я спрашиваю: «Бывает ли, что Вам необходимо кому-то понравиться?» – этот вопрос оказывается самым правильным, поскольку ради собственного благополучия и впрямь нужно нравиться многим, хоть и не очень хочется. Потребность нравиться окружающим и приязненное отношение с их стороны – два разных уровня, а потому они несовместимы. У человека нет нужды нравиться людям, ему нужно быть самим собой, личностью, тогда к нему будут относиться с уважением. Если Вы говорите, что не желаете нравиться, Вы кривите душой. Ведь «не желаю» – это протест против желания.

Если бы люди, рассказывая о себе, были способны ощущать себя духовными существами, то не впадали бы во взаимоисключающие крайности. Первая крайность – материалистическая – имеет место, когда человек отождествляет себя с собственным телом; и вторая – идеалистическая – предполагает отрицание тела. Будучи противоположными по форме, они одинаковы по содержанию: и в том, и в другом случае мы имеем дело с испуганными людьми, которые отождествляют себя с телом и тем самым отрекаются от себя. Если от меня отрекается кто-то из ближних, невелика беда – в худшем случае истребляется мое тело, но дух сохраняется. Вспомните Иисуса Христа, чей дух сопровождает нас до сих пор! Если же я сам от себя отрекаюсь, это подобно самоубийству. Душе выпадают еще более тяжкие терзания.

Человек со страхами не замечает того, что душа отдельно выделяет духовную и физическую стороны. Она говорит нашими устами: «Я и мое тело». Мы говорим: «Я делаю » – и не исправляем себя: «Простите, это мое тело делает, а не я». Это значит, что дух признает своим тело и его действия и отвечает за них, тогда как тело не признает заблуждений души. Допустив ошибку, мы из страха тут же принимаемся себя выгораживать: «Это не я сделал!» – при этом упирая на слово «я». Обозленный от страхов ближний возражает: «Нет, ты!»

Виноватый никак не может доказать, что это сделал не он, поскольку физическое тело – а сделало оно – является частью духовного тела. Торг на тему «кто виноват, а кто нет» часто именуют дележкой земли. Эта метафора, пришедшая из подсознания, подразумевает, что дело идет о проблеме материального отношения к жизни, при котором оперируют оценочными суждениями. В основе оценки лежит стремление покарать виноватого. Уравновешенный человек видит в конфликте жизненный урок, который необходимо усвоить. Для человека неуравновешенного и без того все ясно.

Дети (так называемые глупые) не спорят со взрослыми, тогда как со сверстниками они будут досконально выяснять отношения и не успокоятся прежде, чем отыщется виновный. Взрослые (так называемые умные) быстро учиняют над детьми суд на правах большого и сильного. Разбираться же в мелочах со своими ровесниками они считают ниже своего достоинства, несмотря на то, что ясность необходима. Они надеются, что эту неприятную работу за них проделает кто-то другой. Отстаивать свою точку зрения для них унизительно. Готовность молча страдать происходит опять-таки от желания нравиться.

Читать дальше