Ирина Малкина-Пых - Гендерная терапия

Возникшее десятилетием позже «второй волны» феминизма – то есть в 80-е гг. XX века – мужское «освободительное» движение (в США его представляют «Национальная организация меняющихся мужчин», «Национальная организация мужчин против сексизма») стало также бороться за преодоление стереотипов, за выбор стиля жизни, за расширение спектра эмоциональных проявлений для мужчин. Подобно тому как феминистки и участницы женских исследований пытались разгадать «загадку женственности», социальные андрологии задались задачей разгадать «загадку мужественности». Мужские исследования изучали основные этапы становления концепций мужественности, возможные кризисы и девиации, особенности формирования института пола, в данном случае – мужского, чтобы найти пути преодоления жесткой гендерной роли (в частности – через так называемое «новое исполнение функций родителя», когда родители активно участвуют в воспитании).

Довольно скоро мужские исследования в истории и социологии вышли за академические рамки, поскольку ими заинтересовались организации, которые боролись с гендерными предрассудками и привилегиями, подобно феминисткам, защитникам прав геев, бисексуалов, транссексуалов или лесбиянок.

В течение десятилетия идеи мужского освобождения получили распространение в Австралии и Англии, отчасти в Европе, но там – в отличие от США – мужское движение не превратилось в политическую силу, хотя андрология и заняла свое место среди научных дисциплин. В частности, в Европе получила широкое распространение «история мужчин» – дисциплина, занимающаяся изучением прошлого мужчин (по аналогии с «историей женщин»). История мужчин начала развиваться с начала 80-х, практически одновременно с социологией маскулинности, эта дисциплина искала ответ на вопрос, как и почему внутренняя и внешняя политика, военное дело, дипломатия были и остаются мужскими сферами действия.

И женские, и мужские исследования на этом этапе многого добились: (1) прежде всего, женские исследования сумели представить феминизм как политику, в основе которой лежит принцип свободы выбора; они заставили общество признать феминистскую идею личностного становления женщины как основу ее эмансипации и освобождения общества от стереотипов; (2) благодаря женским исследованиям возникли мужские исследования, и приверженцы последних увидели общность своих целей с целями феминизма; (3) вместе со специалистами в области социальной андрологии социальные феминологи и антропологи 80-х сместили фокус социальных исследований с изучения крупных общностей и групп на изучение отдельных людей (т.е. участвовали в так называемом «антропологическом повороте» современных социальных наук); (4) идя навстречу друг другу с разных полюсов, феминологи и андрологи сумели обратить внимание на гендерный ракурс биографического и автобиографического методов и продемонстрировали несходство мужской и женской индивидуальной и коллективной памяти, особенностей фиксации и осмысления увиденного и замеченного; (5) их исследования повысили значимость качественных методов в социологии, «устной истории» в науках о прошлом и этнологии, благодаря чему в круг изучаемых вопросов вошли такие темы, как, например, сексуальная автобиография, инвалидность, «нетипичность»; (6) феминологи и андрологи представили как особую проблему социальных наук исследование гендерного аспекта тела и телесности; (7) анализируя отношения власти, они продемонстрировали механизм превращения женщины или мужчины из «героя» общества и истории в их «жертву».

Размышляя о взаимодействии понятий мужественности и женственности, андрологи и феминологи практически одновременно пришли к выводу о необходимости координации своих действий. К концу 80-х в науке появилась тенденция называть все исследования, касающиеся вопросов пола, гендерными – какого бы содержания они ни были и какая бы теоретическая платформа ни лежала в их основе. Понятие «гендерные исследования» научное сообщество приняло охотнее, нежели «женские исследования». Гендерологами согласились именовать себя и некоторые мужчины, которые в прошлом не решались назваться специалистами в области женских исследований, а тем более феминистами. Таким образом, для значительного количества исследователей термин «гендерный» оказался удобным «терминологическим зонтиком», который демонстрировал их политическую нейтральность и академическую респектабельность.

Третья стадия развития гендерных исследований была стадией объединения и размежеваний, она приходится на конец 1980 – начало 1990-х годов. От анализа патриархата и его политики подавления и дискриминации (женщин, сексуальных меньшинств) гендерологи 80-х перешли к анализу гендерных систем – то есть начали выявлять и анализировать гендерное измерение разных аспектов социума и культуры. Новая концепция «гендера» уже не была связана исключительно с женским опытом. Под гендером стали понимать систему отношений, которая является основой стратификации общества по признаку пола. Содержание гендерных исследований расширилось, сюда вошли проблемы маскулинности и сексуальности.

Однако уже в конце 80-х многие из работ, созданных на основе гендерного подхода к анализу социальных явлений, стали объектом критики из-за их невнимания к расовым различиям (поскольку исследователи обращались в основном к проблемам белых образованных европейских и американских женщин среднего класса). Эта критика была связана с усилением позиций «цветного феминизма». С другой стороны, гендерные исследования порицали за гетеросексизм (подачу гетеросексуальных отношений как «нормальных» при недостаточном внимании к социальному опыту геев и лесбиянок, который стали воспринимать уже не как отклонение, но как «другой, но тоже нормальный» опыт). Развернувшиеся дискуссии совпали по времени с новым этапом развития социальных наук – этапом разочарования в структуралистских и модернистских концепциях, господствовавших до начала 90-х гг.

Вместо поиска и анализа социальных истоков гендерной асимметрии и дискриминации (которые ранее осмыслялись на основе концепций структурного функционализма и социального конструктивизма), гендерологи задались задачей создания метатеории, раскрывающей отношения между наукой, властью и гендером. Для этого им необходимо было пересмотреть многие привычные представления и доказанные наукой «истины», в частности усомниться в самой возможности создания «абсолютно объективного», свободного от пристрастий и субъективной заинтересованности научного исследования. Обсуждая эти вопросы, гендерологи 80-х так и не пришли к единому мнению о том, можно ли продолжать свое направление, не разделяя феминистской идеологии. На данном этапе убежденные феминистки выступали с резкой критикой так называемой «ложной теории гендера» (прикрывающей обычные исследования полового диморфизма и концепцию биологического детерминизма с теорией половых ролей), кроме того, они критиковали ученых, работавших в сфере гендерных исследований, которые не разделяли феминистских взглядов. Дискуссии и споры привели, во-первых, к усилению поляризации позиций радикальных и либеральных феминисток. Во-вторых, расхождения между сторонницами «феминизма равенства» (сходства мужского и женского типов субъективности) и «феминизма различий» (или, как чаще пишут сами гендерологи, «различений» между мужским и женским типами субъективности и идентичности) разделили американскую науку и науку европейскую, особенно – французскую. Среди американских гендерологов оказалось больше сторонников феминизма равенства (хотя в США можно отыскать и представительниц других течений феминизма), а среди европейских – больше сторонниц феминизма различий.