Невилл Симингтон - Становление личности в психоанализе

Мне бы хотелось выделить в сказанном три момента. Могло сложиться впечатление, что Клаубер был склонен смягчать болезненный аспект анализа. Это не соответствует действительности. Его главная цель состояла в том, чтобы говорить правду. Правда являлась его основным ориентиром, и сентиментальность никогда не мешала ему говорить о чрезвычайно тяжелых вещах. Думаю, что именно из-за необходимости поднимать крайне болезненные темы он и заботился об обеспечении аналитической атмосферы, в условиях которой пациент смог бы эмоционально принять услышанное. Во-вторых, сосредоточенность на переносе, а также чувствительность к состоянию пациента (проявлением которой были также его «беседы») давали пациенту возможность получить богатейший жизненный опыт, что в конечном итоге приводило к изменениям в процессе анализа. Расширение эмоционального опыта является главным терапевтическим фактором в психоанализе. Последний момент касается тех изменений, которые произошли со мной после окончания анализа. Их было не меньше, а, по всей вероятности, даже больше, чем изменений, случившихся со мной в процессе анализа, что является доказательством эффективности его метода, в котором аналитик ориентируется на день, когда пациент навсегда покидает его кабинет.

Для Клаубера важнее было установить эмоциональный контакт, чем давать интерпретации. Способность устанавливать эмоциональный контакт является производной только одной функции – творческой функции отдельной личности. Исходя из этого, Клаубер придавал большое значение спонтанности. В отличие от импульсивности спонтанность порождается Эго, освобожденным от диктата Супер-Эго. Разумеется, никакая комиссия, ответственная за обучение студентов психоанализу, никогда не согласилась бы с тем, что спонтанность является сопутствующим фактором анализа, поскольку само определение спонтанности не предполагает какого-либо контроля извне. Невозможно регламентировать спонтанность. Какой кошмар для комиссии, чье самоуважение так зависит от возможности устанавливать правила для других!

Он был категорически против того, чтобы навязывать свое мнение пациенту. Он знал, что не располагает универсальным рецептом, как жить лучше. Однажды я начал встречаться с пациентом, который до этого уже несколько раз проходил терапию. История этого пациента свидетельствовала о том, что, по всей вероятности, он не будет долго продолжать свое лечение. Я сказал о нем Клауберу: «Он не относится к своему лечению серьезно». Он ответил: «Возможно, он бросит терапию, затем возобновит ее и снова бросит». Я спросил его: «Вам не кажется, что это неправильное отношение?», – и он ответил: «Это его жизнь, а не ваша». Я никогда не забуду этого замечания.

Именно в атмосфере спонтанности и свободы может произойти глубокий эмоциональный контакт, так как подобная атмосфера способствует достижению аналитиком состояния мечтания. Одновременно пациент поддерживает это состояние своим свободным самовыражением. Для психотической части личности характерна инертность, следовательно, данная часть личности не в состоянии устанавливать связи с пациентом. Фрейд рекомендует аналитику «свободно парящее внимание», Бион говорит о состоянии «мечтания», а Клаубер называет данное состояние «спонтанностью», что почти является синонимом первых двух. Я говорю «почти», потому что слово «спонтанность» несет смысловой оттенок обмена высказываниями, который отсутствует в двух других выражениях. Понятие спонтанности было настолько важным для Клаубера, что он считал, что аналитику лучше выражать свое отношение, чем воздерживаться от этого. На мой взгляд, он слишком расширил понятие спонтанности, однако я убежден в том, что это была меньшая из возможных ошибок в выборе между полной свободой и ригидностью.

Клаубер не был доволен общепринятой классической теорией, и до сих пор остается неясным, занялся ли бы он созданием собственной теории, если бы продолжал жить и читать лекции. Я сомневаюсь в этом. Он критически относился к существующей признанной теории и технике. По его мнению, она страдала склонностью к упрощению. Он считал, что она не уделяет достаточного внимания индивидуальному содержанию взаимодействия между аналитиком и пациентом, а также не обосновывает первостепенного положения эмоционального контакта в этом взаимодействии. Почему же он не создал новой теории? Для ответа на этот вопрос необходимо знать некоторые особенности его характера.

Как подчеркивал Юнг, в каждом человеке происходит борьба между индивидуальным и коллективным. Джон Клаубер чувствовал, что может без опасения проявлять спонтанность только при наличии собственного уважения к обществу, частью которого он является, и к голосу этого общества внутри него самого. Он очень серьезно относился к присутствию этих двух сторон в своей личности, о чем неоднократно высказывался. Он глубоко верил в важность ощущения внутреннего света, и сказал однажды, что люди, получившие квакерское воспитание, могут стать хорошими психотерапевтами; с другой стороны, он с трепетом относился к группе, к коллективу. Это проявлялось в том преувеличенном почтении, с которым он относился к гению Фрейда. Как-то он сказал, что все мы, аналитики, работаем в тени гения. Казалось, что он был против любого вмешательства с целью изменения теории основателя психоанализа. Он полностью осознавал, что со времен Фрейда понимание многих явлений ушло далеко вперед, но считал, что никто не предложил достойную замену его метапсихологии, и негативно относился к попыткам вносить в нее изменения. Так, на одном из научных заседаний Британского общества доктор Деннис Дункан представил свою работу, в которой он сделал попытку переработки теории в свете интерсубъективного подхода, и Клаубер дал его выступлению отрицательную оценку ввиду «поверхностного отношения к теории». Ему не понравилась книга Элленбергера, посвященная бессознательному, так как он считал, что она безосновательно принижает значение Фрейда. Подозреваю, что он считал, что никто из нас, обыкновенных смертных, не был способен почувствовать глубину мыслей и представлений Фрейда, а поэтому подобное «поверхностное» отношение к его теории было обречено на провал. Как будто он чувствовал, что пока не появится фигура, равная по значению Фрейду, для всех было бы лучше пользоваться наследием, завещанным нам Фрейдом. Клаубер хорошо знал себя, свои недостатки. Он не был удовлетворен имеющейся теорией и тесно связанной с ней техникой. Он энергично критиковал ее, однако складывается впечатление, что он с осторожностью относился к попыткам изменить ее. Он был готов применять собственный подход к пациентам и мог обосновать свою точку зрения по этому поводу. Возможно, дело было в его нежелании основывать новую теоретическую школу в психоанализе. В этом отношении он был схож с Ференци, которым он восхищался, а также с Балинтом и Винникоттом. По этому поводу он также разделял убеждения независимой группы аналитиков внутри Британского общества. Члены этой группы выступают против основания новых школ.