Роберт Хаэр - Лишенные совести. Пугающий мир психопатов

Выйдя из карцера, Рэй зашел в мой кабинет как ни в чем не бывало и попросил перевести его из кухни в автомастерскую – он действительно верил в то, что у него есть сноровка, он знал, что ему надо готовить себя к выходу на свободу и что если бы у него было время попрактиковаться, он мог бы открыть на воле собственный магазин автозапчастей… Я помнил, к чему привел первый перевод, но в итоге Рэй все-таки одолел меня.

Вскоре я решил покинуть тюрьму, чтобы всерьез приняться за докторскую диссертацию, и за месяц до моего ухода Рэй почти уговорил меня, чтобы я спросил своего отца, подрядчика по кровельным работам, не смог бы тот предложить ему место и этим подкрепить ходатайство о досрочном освобождении. Когда я рассказал об этом некоторым тюремщикам, они не могли сдержать свой смех. Они хорошо знали Рэя, потому что когда-то тоже были втянуты в его махинации. Теперь они относились к нему скептически. Я почувствовал себя бессильным. Описание Рэя, услышанное мной из уст персонала, было более точным, чем мое собственное, хотя психологом здесь был я. Но за их плечами был многолетний опыт работы с подобными заключенными.

Рэю удавалось обвести вокруг пальца кого угодно. Его вранье было настолько убедительным, что могло обезоружить самых опытных и циничных тюремщиков. Когда я его встретил, у него было богатое уголовное прошлое (как оказалось, и будущее): почти половина его взрослой жизни была отдана местам лишения свободы, и многие из его преступлений относились к насильственным. Тем не менее он убеждал меня и других более опытных служащих тюрьмы в своем стремлении к исправлению. Он доказывал, что его тяга к преступлениям была навсегда вытеснена страстным увлечением: кулинарией, механикой (можете продолжить сами). Он все время врал. Даже когда я находил в досье противоречащие его рассказам факты, Рэй ничуть не смущался. Он просто менял тему разговора. В конце концов я решил, что Рэй не самый лучший кандидат для работы в фирме моего отца, и отклонил его просьбу. За что и услышал в свой адрес несколько неприличных словечек.

Работая в тюрьме, я все еще выплачивал взносы за свой Ford 1958 года, который, честно говоря, не мог тогда себе позволить. Один из тюремщиков, который позже стал надзирателем, предложил мне поменять Ford на его Morris Minor 1950 года с условием, что он сам погасит всю сумму кредита. Я согласился и, так как мой новый автомобиль был не в лучшей форме, воспользовался привилегией, разрешающей персоналу отдавать свои автомобили в ремонт в тюремную автомастерскую, где, кстати, благодаря мне тогда и работал Рэй (хотя благодарности от него я так и не дождался). Машина была перекрашена, а двигатель и трансмиссия – перебраны.

Со всеми своими пожитками на крыше автомобиля и ребенком в фанерной кроватке на заднем сиденье мы с женой отправились в Онтарио. Первые неприятности ждали нас уже на выезде из Ванкувера: начал барахлить двигатель. Затем после нескольких не слишком крутых спусков закипел радиатор. Механик, к которому мы обратились за помощью, нашел в поплавковой камере карбюратора шарикоподшипники. Еще он показал, какой из радиаторных шлангов испорчен. Эти проблемы были быстро устранены, но следующая поломка, которую мы обнаружили, когда спускались с очередного холма, оказалась намного серьезнее. Педаль тормоза стала «мягкой», а затем и совсем провалилась, – мы оказались без тормозов, а спуск был действительно долгим . К счастью, на следующей станции обслуживания мы обнаружили неполадку: тормозной шланг был надрезан. Возможно, то, что Рэй работал в мастерской как раз тогда, когда чинили мою машину, было простым совпадением, но я не сомневаюсь, что благодаря тюремному «телеграфу» он знал о ее новом владельце.

В университете я готовился к защите диссертации на тему влияния наказания на способность к обучению и труду. Во время своих исследований я впервые столкнулся с литературой о психопатии. Тогда я уже почти перестал думать о Рэе, но обстоятельства заставили меня опять вспомнить о нем.

Первым моим местом работы после получения степени доктора философии стал Университет Британской Колумбии, который был расположен недалеко от того исправительного учреждения, где я работал несколькими годами ранее. В один из дней регистрационной недели я сидел за столом вместе с несколькими коллегами и записывал студентов на осенний семестр (компьютеров у нас тогда еще не было). И тут я услышал, что кто-то назвал мое имя. «Да, я был помощником д-ра Хаэра в исправительном заведении, когда он там работал. Что-то около года. Я делал за него всю бумажную работу и вводил в курс тюремной жизни. Естественно, он обсуждал со мной все тяжелые случаи. Мы отлично работали вместе». Это был Рэй. Он стоял в соседней очереди.

Мой помощник! Надеясь поставить его на место, я прервал его речь замечанием: «Неужели?» «Эй, док, как дела?» – даже глазом не моргнув, выпалил Рэй. Затем, не забыв сменить тему, он просто вернулся к своему разговору. Позже, когда я просмотрел его заявление, мне стало ясно, что предоставленные им копии дипломов были фальшивыми. К чести Рэя, он не записался ни на один из моих курсов.

Наверное, больше всего меня удивило то, что Рэй не утратил спокойствия и после того, как его обман раскрылся. Что было такого в психологическом портрете Рэя, что давало ему силу попирать реальность, не терзаясь при этом угрызениями совести? Как оказалось, все следующие двадцать пять лет исследований я посвятил поиску ответа на этот вопрос.

История Рэя спустя столько лет кажется мне занимательной. Чего я не могу сказать о случаях сотен других психопатов, которых мне с тех пор пришлось повидать.

Я работал в тюрьме уже несколько месяцев, когда администрация прислала ко мне заключенного, чтобы я провел с ним психологический тест. Этого требовала комиссия по досрочному освобождению. Он был осужден на шесть лет за убийство. Увидев, что в бумагах не хватает полного отчета о преступлении этого заключенного, я попросил его лично ознакомить меня с деталями дела. Он рассказал, что маленькая дочь его подруги долго плакала, поэтому он, услышав запах, с неохотой решил сменить ей пеленки. «Она обгадила мои руки, и я вышел из себя. Я поднял ее за ногу и ударил об стену», – сказал он с – это невероятно – улыбкой на лице. Меня потрясло беззаботное описание этого ужасного поступка, и я, подумав о своем младенце, выдворил заключенного из кабинета и отказался принимать его когда-либо еще.

Недавно я проверил досье этого человека. Он освободился через год после того, как я ушел из тюрьмы, и был убит во время полицейской погони за оплошавшими грабителями банка. Тюремный психиатр поставил ему диагноз «психопат» и выступил против досрочного освобождения. Нельзя обвинять членов комиссии за то, что они проигнорировали заключение специалиста. В то время четких и проверенных методов диагностики психопатии не было. Прогнозирование поведения психопата тоже было далеко от совершенства. С тех пор ситуация сильно изменилась, и теперь любая комиссия по досрочному освобождению принимает во внимание факторы психопатии и наличия рецидивов, иначе она рискует совершить роковую ошибку.