Татьяна Хорошунова - Болезнь, подарившая жизнь

Игорь, будучи богатым человеком, очень боялся, что его ограбят. Везде, снаружи и внутри, стояли камеры, по цепи вокруг дома бегали огромные сторожевые псы. С помощью взятки он получил согласование пожарных, когда проводил не то газ, не то еще что-то. Выбраться из дома они не смогли. Второй этаж, отделанный красным деревом, огромная библиотека, которая отделяла их спальню от деревянной лестницы, – все было в огне. Когда их разбудили соседи, бросив камнем в окно, было уже слишком поздно. Внизу, под окном, стояли люди, но были не в силах им помочь, спасатели приехали слишком поздно.

Я часто вспоминаю Игоря, когда слушаю рассказы знакомых, которые держатся за что-то материальное, страшатся потерь. Пока мы здоровы, пока смерть где-то «там», далеко, мы не понимаем, что самая главная потеря – это ЖИЗНЬ. Именно ее надо наполнять, ценить, питать и холить немедленно, сейчас.

Олина мама позвонила мне поздно вечером и сообщила страшное. «Сходи за меня на опознание в морг, Танюсик. Хочу помнить ее живой и красивой», – сказала она. Я согласилась. Я всегда соглашаюсь, когда меня просят о помощи, практически не задумываясь. С морга началась и моя «смерть»: слишком сильно я зависела от Оли, ее жизнелюбия, целей. С ней словно ушла часть меня – так я это чувствовала. Опознавать было практически нечего, разве что цепочку с крестиком – она его делала на заказ, и ошибиться было невозможно.

Я бежала бегом в ближайшую церковь в Царицыно, заливаясь слезами и приговаривая: «Оленька, я должна тебе помочь! Потерпи, моя девочка, я все сделаю, только потерпи». Для меня она была живой через свою душу, и этой душе я должна была помочь во что бы то ни стало. «Что я должна делать, чтоб помочь Оле?» – влетев в церковь, выпалила я сквозь слезы бабушке из церковной лавки. «Я буду делать всё, что скажете, только скажите – что?» Она быстро ушла куда-то, вернулась. Меня благословили читать Псалтирь по умершим. До этого я не ходила в церковь, разве что случайно, не молилась и не верила в Бога. Я взяла книгу и побежала домой.

Когда я вышла из морга, мама Оли спросила: «Ты видела ее? Красивая? Новую стрижку она на днях сделала, которая ей очень шла, видела?» Оля всю жизнь ходила с длинными, а тут стрижка, словно готовилась. «Красивая очень», – соврала я. «А стрижка?» – «И стрижка красивая», – произнесла я уже на автомате. Пусть запомнит ее живой и красивой. Вспоминаю еще раз и никак не укладывается в голове наше мировосприятие: такие мы все разные и друг для друга непонятные. Почему для них обеих была так важна красота? За эти годы я не решилась задать этот вопрос.

Умереть в один день. Быть не старой, но красивой на смертном одре – такие эмоционально заряженные мечты вели ее к цели . Это был ее не вполне осознанный выбор, и она за свою цель заплатила самую дорогую цену.

Хоронили в закрытом гробу, каждый представлял ее, конечно же, красивой – такой, какой видел в последний раз. Игоря, наверное, тоже вели свои цели.

Но о нем писать не буду – тайны его души принадлежат его близким.

Сорок дней я читала Псалтирь каждый день. Олина фотография и икона стояли рядом. Я просила о смерти. Как бы чудовищно ни звучало сейчас, это было правдой. Никто не знал об этом. Такая цель меня и вела, но – не оправдывая ожидания – не к смерти, а к жизни. Я угасала день ото дня. В ту пору я работала тренером по шейпингу, вела женские группы. Клиенты подходили к мне, задавали вопросы, видели, что со мной что-то неладное. Я и сама это видела, но была не в состоянии что-либо изменить, да и понять, что именно было не так, я тоже не могла. Горе и боль были нестерпимыми.

Я по-прежнему ходила на работу, но чувствовала, что меня там нет. Жизнь была словно за стеклом. В один из дней я заметила, что на меня как-то странно смотрят женщины из моей группы. Ко мне подошла Ирочка, несколько лет нас связывали добрые отношения: «Танюш, что с тобой вообще? Словно здесь не ты, а лишь одна оболочка…» Потом был обеденный перерыв, моя начальница предалась воспоминаниям: как я первый раз пришла, какая была хорошая, как будет жаль, если меня не станет. «Почему вы разговариваете со мной так, словно меня уже нет, Вера Алексеевна?» – вопрос повис в воздухе. Отдавала ли она себе отчет в том, что происходит? Вряд ли. Я была встревожена, быстро собралась, вышла на улицу. На крыльце столкнулась с бывшим мужем, с которым мы и по сей день дружны.

«Давно не виделись, привет, Танюш! Я к парикмахеру! Слушай, я все хотел тебе сказать, что я очень благодарен тебе за то, что ты встретилась в моей жизни». Попросил прощения, не помню уже сейчас за что, по-моему, это же сделала и я. «Он со мной простился», – мелькнуло в голове. Я пошла в гости к своему другу, который жил в соседнем доме.

«Мне нужна помощь, – с порога выпалила я. – По-моему, я умираю». И заревела. Я знала – это было в моей голове, – помощь придет, бескорыстная, и это было моим ориентиром. Алеша гладил меня по голове и уверенно говорил, что мы что-нибудь придумаем, обзванивал знакомых, тщетно ища того, кто мог бы мне помочь. Тщетно, потому что обрисовать то, что со мной происходило, было практически невозможно. Я была условно здорова, но из меня «вытекала» жизнь. Кому об этом расскажешь? Терапевту? Психиатру? Мы в тот день так никого и не нашли, и я, расстроенная, побрела на работу. Домой за рулем я ехать уже не могла. Пришла домой и легла – становилось все хуже. Муж был перепуган и не совсем понимал, что делать, что происходит. Я посадила его в кресло рядом и попросила читать снова и снова молитву оптинских старцев. Я вторила ему. В какой-то момент я поняла: время «Ч» – 6 утра, и если я останусь к этому моменту жива, то буду жить. Но для жизни сил по-прежнему не было.

Часы медленно отсчитывали свой ритм. Поздним вечером я попросила мужа позвонить Алексею, муж удивился, посмотрел на меня возмущенно, но спорить не стал. Я сползла с кровати и практически на четвереньках поползла в детскую. Это было переломным моментом. Я стояла на коленях у детской кроватки и молилась своими словами, обливаясь слезами. И только в этот момент я поняла, как хочу быть рядом со своей маленькой дочкой, поддерживать ее в сложные моменты жизни, рассказывать ей, что она красивая и самая лучшая, вести ее под венец и нянчить ее детей. Я просила прощения у Бога, молила его о прощении, истово молила. Когда слез уже не осталось, я закрыла детскую и снова легла. Сил не было совсем. Что-то во мне изменилось. Сил не прибавилось, но я вдруг осознала, что очень хочу жить, я знала зачем. Муж ушел на кухню, Алексей взял меня за руку и так и сидел со мной молча, давая понять, что я не одна. Я видела: ему не было страшно, он включился в поддержку и тихо молился, не задавая лишних вопросов.