Андрей Гнездилов - Встречи на дороге

— Увези меня с собой, рыцарь, нет мне без тебя жизни.

Слаще меда и пьяней вина были слова Вареньки для Гольдмунда, но разума его не затуманили.

— Кончится война, я приеду за тобой. Не на простом коне повезу в свой замок, а в золоченой карете.

— Не нужна мне ни карета, ни замок, только быть с тобой, сокол ясный.

Но рыцарь не мог понять ее и твердил лишь слова прощания.

Вышла провожать его Варенька, на высокую колокольню показала:

— День и ночь буду ждать тебя, с колокольни высматривать, о себе весточки подавать.

«Что за весточки? — подумал рыцарь. — Лягут меж нами леса и степи, горы и долины, реки и озера…»

Только ошибся Гольдмунд, когда не поверил боярышне. Не знал он, что для сердца нет преграды, коль проснулось оно.

Меж тем пошла Варенька к мастерам литейщикам и на свой голос велела отлить колокол, чтобы звон его летел вокруг земли. Вот раздули мехи мастера, бронзу с серебром в печи бросили. Стали формы лепить, звуки отстраивать. Лучшие наряды надела на себя молодая боярышня, золотой кокошник на голове засиял, и пришла она к литейщикам песни петь, чтобы колоколу придать звучание. Два дня и две ночи кипела работа, два раза отливали колокола, но не получали того звука, что Варенька хотела. Наконец на третью ночь позвали старого кузнеца, что в чародействе толк знал, и отлили чудо-колокол. В нем живой голос Вареньки зазвучал. Зато в тот самый миг лишилась сама боярышня своего дара прекрасного. Онемели уста ее, словно на грудь ее камень тяжкий лег. С понурыми головами разошлись мастера и за работу платы не взяли:

— В этот колокол хозяйка свою душу вложила. Нам-то чести здесь особой нет.

В далекой стране среди пиров и балов праздновал свое возвращение домой граф Гольдмунд фон Инстер, когда долетел до него звук колокола. Ни азартная охота, ни верные друзья, ни прекрасные дамы, мечтающие завоевать его сердце, не могли развлечь графа. День и ночь в ушах рыцаря раздавался дальний звук колокола, и ничто на свете не имело сил заглушить его.

«Я жду, я жду, я жду…» — звал голос Вареньки, и душа Гольдмунда откликалась на него тревогой и болью. Хоть и влекла его к себе красота молодой боярышни, но тайный страх удерживал. Чувствовал он в Вареньке силы, с которыми не справиться. С минуты их встречи другая жизнь вошла в его собственную и подчинила своей воле.

Прошел год, а на Руси, при дворе Зосимы Печерского, смутно текла жизнь его обитателей. Дочь боярина сжигал тайный недут, и не находилось лекаря, кто бы мог вернуть Вареньке ее дивный голос. И хоть красота ее не поубавилась и много женихов приходило сватать ее, но боярышня на все предложения молча качала головой да уходила на колокольню, где давала волю слезам. И несся над лесами и полями одинокий звон колокола, и люди крестились, думая, что он возвещает чью-то смерть.

В ту пору явился как-то к Зосиме бродячий гусляр по имени Федор. «Пусть развлечет дочку, — решил боярин, — коль вылечить ее не суждено». Долго играл и пел Вареньке странник, а затем стал ей сказки рассказывать. Впервые за долгое время улыбнулась боярышня, просветлело лицо ее, и не ушла она, сославшись на болезнь, в свои покои. Целый день слушала его как завороженная. Гусляр же пришел к боярину и просил его оставить на службе у себя. Внимательно посмотрел на него Зосима и только спросил, много ль за службу платить ему.

— За одну улыбку боярышни да за корку хлеба с вашего стола служить стану, — ответил Федор, тряхнув головой.

И опять зазвучала музыка и песни под сводами боярского терема, и от них мрак печали рассеивался больше, чем от солнечных лучей.

Второй год разлуки с графом подходил к концу, когда на двор Зосимы грянуло посольство. Граф Гольдмунд фон Инстер с богатой свитой прибыл сватать боярышню Вареньку. Хоть и не чаял души отец в дочери, но счастью ее не смел мешать. Три недели шел пир, и наконец пришел час прощания. В дальний край увозила Вареньку золоченая карета.

Больше всех горевал Федор. О землю разбил гусли: «Больше песни мне никому не петь. Коль ночь в душе, для солнца места не будет». Поднялся он на звонницу, положил крест, на четыре стороны поклонился и хотел уж ступить в проем. В последний момент случайно задел колокол. Зазвенел вдруг над ним голос Вареньки, и тоску его смертную как рукой сняло. «Я жду, я жду, я жду…» Схватил Федор все языки колокольные и ударил праздничным звоном. Отозвались ему леса дремучие, поля на него откликнулись, вся земля дивным гулом пошла. А в карете у Вареньки застучало быстрее сердце и слезы навернулись на глаза, когда она оглянулась назад, на родной дом.

Немного времени прошло, невмоготу стала Федору жизнь без Вареньки. Перестали его радовать колокольные звоны, которыми он звал ее назад. Выпросил он у Зосимы коня и отправился вслед за боярышней, чтобы в земле чужой ей опорой быть.

Долог был путь, пока не прибыл он к фон Инстеру. Мрачный замок возвышался на крутом берегу реки. Долго стучался Федор, прежде чем угрюмые стражи вышли на стены. Оказалось, что граф уже полгода как перестал выходить из своих покоев и никого не принимает у себя.

— Но я не к графу приехал, а к жене его. Я слуга, гонец от отца боярышни Вареньки!

Но и тут не открылись ворота для Федора. С трудом узнал он от местных жителей, что жена графа фон Инстера в опале. В колдовстве заподозрил ее муж и цепями сковал ее руки. Ходит по замку день и ночь молодая графиня, но выходить за стены ей запрещено.

Гнев охватил Федора. Погнал он коня к магистру Ливонского ордена и там требовал рыцарского суда:

— Пусть пред Богом ответит граф, вправе ли он карать свою жену, а на ее стороне я готов выступить с мечом в руках.

Не решился магистр нарушать мир с Русью и послал герольдов, чтобы вызвали Гольдмунда на поединок с воином. Только повелел не давать чужеземцу ни доспехов кованых, ни копья турнирного. Пусть сражается хоть колом деревянным, коль осмелился благородного рыцаря на бой вызвать.

В назначенный день собрались рыцари перед замком графа. Загремели трубы, и Гольдмунд фон Инстер выехал на поле, весь закованный в броню. Лицо забралом скрыто, алый бархатный плащ на плечах, а на шлеме черные перья. Вслед за ним слуги вынесли в кресле графиню и поместили ее рядом с магистром ордена. Смолкли все вокруг, когда магистр поднял свой жезл и задал графу первый вопрос:

— Почему прячете свое лицо под забралом? Или не почитаете суд рыцарский?

Глухим голосом ответил фон Инстер, что болезнь понуждает его скрывать свою внешность, а не презрение к суду.

И второй вопрос задал магистр:

— В чем, граф, вините жену свою и почему держите ее в цепях?

Горьким смехом ответил ему Гольдмунд фон Инстер:

— Спросите об этом жену мою. Пусть ответит она и на первый, и на второй вопрос.