Евгений Ильин - Психология надежды. Оптимизм и пессимизм

Не веря в оптимистические пророчества, общественная мысль Запада рассматривает историческое будущее своего общества скорее в драматическом свете, чем в картинах благополучного утопизма.

Подавляющее число философов отмечают, что XX в. дал в целом бесчисленное количество подтверждений для самых мрачных прогнозов. Этот век был временем ужасных катастроф, подготовившим возможность термоядерной войны – самой страшной и конечной. История нашего времени проявила себя враждебной человеку и его ценностям. Невероятный прогресс в науке и материальном производстве не компенсировал и не остановил разрушение духовных и нравственных начал культуры. Поэтому на всем протяжении этого столетия наибольший успех и влияние имеют именно книги, излагавшие проблему будущего в апокалипсическом свете. Кратковременные увлечения футурологией, оптимизм постиндустриальной идеологии на фоне общего неверия оказались поверхностными и несущественными. Как показывает недавно опубликованная в ФРГ антология из 32 наименований книг, вышедших на протяжении последних 70 лет и вызвавших скандальный интерес, под характерным названием «Книги, которые возбудили столетие», большинство из них прямо проповедуют исторический скепсис и пессимизм или просто неверие в смысл исторического бытия человека. Среди них – известная книга О. Шпенглера «Закат западного мира», «Дух утопии» Э. Блоха (1918), «История как сообщение смысла бессмысленному» Т. Лессинга (1919), «Восстание масс» Х. Ортеги-и-Гассета (1930), «Духовная ситуация эпохи» К. Ясперса (1932), «Диалектика Просвещения» М. Хоркхаймера и Т. Адорно (1947), «Душа в техническую эпоху» А. Гелена и проч. Список, разумеется, неполный, но и он свидетельствует, что из горизонта общественного сознания выпали слащавые и обольстительные трактаты, повествующие о потребительском животно-счастливом будущем, но остались те, что стали моральным укором породившему их обществу или приговором нашей цивилизации (книги А. Розенберга, Г. Маркузе и др.).

Отечественные социологи обратились к рассмотрению оптимизма еще в 20–30-х гг. прошлого столетия. В дальнейшем исследования философов и социологов были посвящены в основном социальному оптимизму и пессимизму, начиная с работы Г. Х. Шахназарова (1979) и заканчивая докторской диссертацией Ш. Х. Боташевой (2002). К сожалению, в советское время эти исследования страдали односторонностью, так как советские люди должны были иметь оптимистическую надежду на построение коммунизма. Отсюда, изучая оптимизм, ученые оставляли за бортом проблему пессимизма. [2] К исследованиям подобного типа относятся работы Ю. Согомонова (1966, 1971), В. З. Лебедева (1984), М. Левина (1963), Б. Д. Парыгина (1966), Л. А. Полыковского (1984), С. И. Попова (1981), Г. Позденкова (1951), Е. М. Решетниковой (1967, 1969), В. И. Синютина (1986) и др.

Исследования оптимизма в СССР проводились не столько в рамках психологии, сколько в социологии. Чаще всего в различных эмпирических исследованиях советские социологи вынуждены были искать индивидуальные проявления и подтверждения социального оптимизма граждан СССР. Другой полюс шкалы в социологических исследованиях того времени замалчивался в публикациях и отчетах либо вынужденно игнорировался уже на этапе формирования программы исследования. В качестве индикатора оптимизма обычно использовались различные показатели, связанные не с отношением к будущему и видением перспектив, а с удовлетворенностью нынешней ситуацией (удовлетворенность работой, семьей, досугом, решениями руководства и т. д., вплоть до удовлетворенности образом жизни и «ощущения счастья»).

Пессимизм общества усиливается в период затяжных войн, социальных катаклизмов и экономических кризисов. Оптимизм же возрастает при стабилизации социальной обстановки и с ростом качества жизни людей. Это отчетливо проявилось в последние десятилетия в России в связи с хроническим экономическим кризисом и социальными катаклизмами. Например, в 1994–1996 гг. от 51 до 64 % россиян отвечали, что никакого улучшения в их жизни не произойдет (только 13–23 % опрошенных надеялись на улучшение жизни). После дефолта 1998 г. россияне стали еще пессимистичнее (62–70 %). Некоторое улучшение жизни в начале «нулевых» годов привело к снижению числа людей, не верящих в улучшение жизни (от 43 до 53 % опрошенных). [3] Экономические и социальные перемены. М., 1998. № 2; 2000. № 1; 2002. № 1, 4.

Люди становятся пессимистами, если у них формируется убеждение в том, что от их активных действий ничего не зависит, что неприятные события в обществе происходят как бы сами по себе и изменить их течение невозможно. Например, в современной России, по данным социологов, 90 % взрослого населения считает, что не может влиять на решения, принимаемые властью (С. Г. Кара-Мурза, 2011). Отсюда отказ от голосования при выборе органов управления на всех уровнях, общественная пассивность и т. п.

Психологических исследований оптимизма и пессимизма до второй половины XX столетия практически не было. Исключением является, пожалуй, лишь изданная в конце XIX в. монография английского психолога Дж. Селли (1893), посвященная исследованию пессимизма, которая, впрочем, выполнена скорее не в психологическом, а философском ключе, да публикации Э. М. Каро (1883) и Н. Я. Грота (1884).

Отечественные психологи стали уделять внимание проблеме индивидуального оптимизма и пессимизма лишь несколько десятков лет спустя.

К 1960–1970 гг. в психологии были накоплены различные эмпирические данные, показывающие, что для большинства людей характерна позитивная тенденциозность, проявляющаяся в языке, памяти, мышлении. Например, люди используют больше позитивных слов, чем негативных, как при письме, так и в устной речи. При свободных воспоминаниях люди чаще вспоминают положительные события, чем отрицательные. Большинство людей оценивает себя позитивно, причем, как правило, существенно более позитивно, чем других. Эти факты убедительно свидетельствовали в пользу того, что оптимизм действительно выступает как неотъемлемая часть человеческой природы.

Эту идею наиболее ярко выразил антрополог Л. Тайгер в книге «Оптимизм: биология надежды» (Tiger, 1995). Он связывал проблему оптимизма с биологией и эволюцией вида homo sapiens и полагал, что оптимизм – это одна из наших наиболее адаптивных характеристик, приобретенных в ходе естественного отбора. Поскольку оптимизм предполагает размышление о будущем, он возникает тогда, когда люди начинают предвидеть.

Однако, когда люди начинают предвосхищать будущее, они могут представить себе ужасные события, в том числе и собственную смерть. В человеке должно было возникнуть нечто, что позволило бы противостоять страху перед такими событиями, который парализует волю человека, и этим нечто, по мнению Л. Тайгера, является оптимизм. Оптимизм в этом контексте выступает как врожденная, наследуемая характеристика, присущая всем людям в той или иной мере. Следующий вопрос, который естественно возникает в этой связи: какова природа оптимизма и пессимизма с точки зрения проблемы индивидуальных различий?