Денис Воронин - Бегущие в Рай. Они воплощают бессмертие

– Как устроен подлинный Город Бога?

Детка смотрела на меня исподлобья, снизу вверх, будто я уже всё тут лично решал. Её, определенно впечатлило.

– Рай каждый видит немного по-своему. Эти картинки нужно аккуратно, словно паззлы детского конструктора Лого, совместить. Всё надо знать, чтобы понять, что пора сделать и чего от всего происходящего ожидать.

В Сетане, Детка, моём бывшем мире, нет пейзажей, чтобы можно было вознести их в картинку божественного Города. Только песок необъятной искусственной пустыни, города-погосты и, в массе своей, нечистоплотные мегаполисы. Хотя конечно, пальмы и газончики кое-где присутствуют. Этого маловато, разумеется, для беспредельного райского счастья. Есть фонтанчики газированной, подкрашенной розовым сиропом воды. Щедрые люди в лавках попадаются, обычно под вечер, когда невостребованную их сладкую стряпню все равно надо выбрасывать. Для не укладывающихся в нормы питания воспитанников, они просто ангелы во плоти.

Детка, оказывается, дочь служащего фильтрационного лагеря, сказала, взамен на мою откровенность и вполне уместную, контролируемую экзальтацию, что до переезда в Лазарет жила в ЭкзоСити. Любит искусственный снег, оттаивающие по графику, или прихоти менеджера, стены, и радость заключенных, переводимых в теплые Зоны.

Мы забрели в дальнюю зону производственных помещений, свернули, кажется, к Ангару, и, пройдя по шахте раскуроченного 3D лифта к неизвестному корпусу, практически заблудились.

Пытались чинить светильники за демонтированным эскалатором. Один из них вдруг начал быстро-быстро моргать, будто выдавая азбукой Морзе все тайны света.

– Я знаю, где мы, – заявила Детка, пошелестев блокнотом. – Здесь должно быть кое-что очень красивое и неимоверно ужасное. Дориан посвятил меня в некоторые тайны Лаза. Ты любишь историю и легенды? Вот это оно и есть.

Я не знал, куда ведет этот ход, а времени был вагон.

Тряслись минут пять на рабочем лифте без дверец, выбрались к каналу, раздавшемуся в искусственное море. Бассейн, полный золотых рыб, плавающих между частей неведомых, нержавеющих, судя по всему, механизмов. Такой нестандартный артистический объект.

Одетые инеем комнаты и живописные мумии.

– Заказчики Лазарета. Господа Трасты, конечные выгодополучатели всего этого нашего проекта, – округлила глаза Детка.

Мы поднялись на площадку из серого, с прожилками, мрамора. Массивный саркофаг с еще одним скелетом.

– Наверное, её зовут Стела. Она тоже должна ожить.

Череп. Изящный, ослепительно белый, словно древнекитайский фарфор с бордовыми прожилками. Золотая корона, украшенная натуральным, как я понимаю, рубином.

– Красиво. Правда, Алекс? Все это вместе. Наверное, она тоже любила все красивое. Кого-то целовала, хотя и не прилично все это, в мельчайших подробностях знать.

Я объяснил Детке, что Стела, пятый домен, находится вовсе не здесь, и шлёт депеши из потустороннего мира друзьям, тем, кто с ней был связан при жизни. Нынешним руководителям нашего Лаза. Покоится она, как сказал Дори, в Криогенном Зале, куда мы доступа пока не имеем. Она могла летать. Так и у нас получится, если сможем видеть глазами друг друга, и объединять души.

Я тут же перешел от слов к делу. Признаться, сильно раскрепостился.

Принялся разбегаться по технической площадке галереи. Требовал, чтобы Аква думала обо мне так, как я, видела, что я вижу, и верила в то, что все у нас получится.

Перемахивал через пропасть метров в пять, отмечая жестяной банкой место очередной посадки. Пытался чувствовать происходящее без плоских мыслей.

Чуть не провалился вниз. Ободрал ладони о стальную решетку.

Первые две секунды шок, ничего не чувствуешь, потом больно, а через десять минут, будто бы и не было ничего.

Я всматривался в Детку, стараясь проникнуть за два сантиметра черепной коробки с пепельными волосами, пробуя видеть себя её водянистыми глазами. И вдруг, опять пришло желание пророчествовать.

Я принялся вещать об электронном зеркале эктора, что в нем про себя увидел, об одиночестве и коллективах, наших лицах, может быть, даже, нечто обидное. Иногда умею говорить так, чтобы все на миг замолкали!

И она выдала кое-что в тон.

– Земные Сектора впечатывают в плоть масло фабрик быстрой еды, запахи лифтов и мусорных баков. Лица с земными штампами наблюдаешь в общественном транспорте, на улицах, за обеденным столом, и на могильных плитах Погоста. Они не заслуживают особой симпатии, лишь такой вот галантной жалости.

Не подростковые получались у нас фразы.

– Нужно, чтобы лица отшлифовались брызгами острых алмазов и соленой воды, размягчающими органику. Пусть расквасятся от слез, перестанут быть самодовольными и недоступными, вылепятся заново, совершенными, детскими и бессмертными.

Так мы с ней говорили.

Всё наше, новое станет важным миру, даже кукурузный хлеб стандартного пайка Лаза может быть обернётся для людей солнечной облаткой, приобщением к тайнам потустороннего мира. Сейчас все наши традиции в зародыше – случайные шаги, которые несколько раз повторившись, навсегда отпечатаются в общей памяти.

Еще размышляли, в какой отдел Лазарета мы попадем. Я подумывал закрепиться в Домене, руководимом доменом Хантом, бывшим механиком. Детка весьма благожелательно отзывалась о Корпусе врача Скорой Помощи Харта.

Так вот, жуя зёрна из оказавшегося в сумочке Детки пухленького пакета, мы постепенно выбрались обратно к Столовой, выпили чаю, пополнили сухой паек и разошлись спать. Детка нарочно просыпала попкорн по сторонам, улыбалась зеркальным стенам обеденного зала. Это тоже отложилось в памяти как нечто важное.

Зачетный день.

Ещё один наш отыскался.

Чёрно-желтая кожа. Соединение плоти Секторов Пандуса и Черного Сетана. Если хорошенько поразмыслить, несмотря на тёмную кожу, явный знак доминантного гена, кровь азиатского, по существу, Пандуса когда-нибудь переборет африканскую органику. Изменятся черты лица, взгляды, даже привычки. И даже мысли незаметно, образ за образом, станут другие.

Пока мы с Аквой бродили по Столовой в поисках свободного столика для завтрака (выбрали уединенную Гренландию), он пережевывал рогалик на периферии мира, рядом с коллекцией чудесных медных чайников. Иногда задумчиво ввинчивал его в чашку Петри, соединяя с находящимся там джемом. Подвергал анализу прикрепленную на стену, несколько диссонирующую с общей умиротворяющей обстановкой, картину давнопрошедшей баталии.

Тяжеловатый взгляд уличного, небезуспешного бойца. Зачем он здесь, в компании домашних ребят, огромных умников?

Также мотобой глядел в зал Столовой, шевеля губами, будто бы завёрнутыми в тонкую вакуумную упаковку. Маслянистые зрачки (у меня прекрасное зрение) чуть расширены. Сложилось общее впечатление, что чафр видит вещи без прикрас, каковы они и есть на самом деле. Можно ли в глаза называть данного метиса чафром?