Виктор Тен - Человек безумный. На грани сознания

Сознание, считал Сеченов и его последователи, вполне поддается изучению объективными лабораторными методами. Именно «фактор объективности» способствовал настоящему буму исследований на этом направлении, благодаря которому в предреволюционные годы в Петербурге сформировалось несколько уникальных школ по изучению высшей нервной деятельности: А. И. Введенского (тормозные реакции и парабиоз); А. А. Ухтомского – автора великолепной теории доминанты; физиологическая школа И. П. Павлова; нейрофизиологическая школа В. М. Бехтерева. В Англии появилась школа Ч. Шеррингтона, который подробно исследовал рефлекторную дугу, ввел понятие о синаптической связи в передаче, а также сформулировал общее понятие о торможении.

Научная биография В. Бехтерева четко делится на два периода. В молодости он придавал значение методам интроспекции, даже работал совместно с Вундтом в Германии в конце XIX в. У многих молодых психологов был тогда идефикс: преодолеть субъективизм методов психологии, сделать эту науку наукой. Каким образом? Разумеется, путем соединения с наукой о рефлексах. Это оказалось невозможно, потому что сознание субъективно по определению. После возвращения из Германии, заняв кафедру в Казанском университете, В. Бехтерев уже не имел иллюзий. В книге «Объективная психология», которую он опубликовал после переезда в Петербург, прямо говорится: «…В объективной психологии… не должно быть места вопросам о процессах сознания» (Бехтерев, 1991. С. 3). Буквально это означало, что изучение рефлексов животных и человека в принципе не может дать ответ на вопрос о происхождении сознания и объяснить его тайну. Этот вывод он сделал первым в мире.

С другой стороны Атлантики против изучения сознания объективными методами рефлексологии выступил Вильям Джемс. У него была своя логика. Сознание – это непрерывный процесс, в котором нет никаких «остановок», – вот коренная идея Джемса. Он ввел в обиход понятие «поток сознания», ставшее культовым для целого поколения гениев, определивших культурное содержание эпохи (М. Пруст, Д. Джойс, В. Кандинский и др.). Отрицание дискретности сознания лежит в основе всего модернистского искусства первой половины XX в.

Над сознанием экспериментировать бесполезно, ибо оно имеет только «транзитивные» (переходные) состояния. Субстантивов (этапно завершенных, своедостаточных статичных состояний) в сознании нет, считал Джемс. Экспериментировать над ним – все равно что резать ножницами текучую воду.

Джемс объявил всю экспериментальную психологию, имеющую предметом сознание, лженаукой. Вспомним, что еще недавно экспериментальная психология, именуя себя «объективной наукой», объявила лженаукой субъективную психологию интроспекционизма.

Джемс является теоретическим предтечей бихевиоризма, т. е. «поведенческого подхода» к решению проблемы происхождения сознания (от behavior). Другим теоретическим предтечей, как признают сами бихевиористы, была рефлексология Сеченова.

Необходимое пояснение: термин «рефлексология» имеет два значения. Во-первых, это наука на грани биологии, антропологии и психологии. Во-вторых, это идеология, на которой зиждется бихевиоризм и все другие степуляционные теории происхождения сознания, которые утверждают, будто сознание возникло благодаря пошаговому усложнению рефлексов. И. П. Павлов и В. М. Бехтерев, внесшие максимальный вклад в разработку системного учения о рефлексах, являлись рефлексологами в первом, научном смысле и не являлись рефлексологами в идеологическим смысле. Наоборот, оба не только открещивались от этой идеологии, но и критиковали ее при каждом удобном случае. Павлов штрафовал сотрудников за выражения типа «собака подумала». Бехтерев первым в мире поставил когнитивный запрет на попытки вывести сознание из рефлексов. Бихевиористы, наоборот, являлись и являются рефлексологами во втором смысле.

Практические начала бихевиоризма сформулировал Д. Уотсон, он же ввел этот термин. Его лекция «Психология с точки зрения бихевиориста», прочитанная в 1913 г., считается манифестом бихевиоризма как чисто естественной науки, по сути дела зоологии, предъявившей полные и исключительные права на человека.

Идефикс бихевиористов следующий: человеческая психика сформировалась благодаря постепенному усложнению поведения животных. Люди – это, в сущности, обезьяны. Различия в мышлении имеют не качественный, а количественный характер. Надо изучать поведение, есть только поведение; поведение – это все, а сознание – это лжепроблема.

Если первоначальная психология являлась философской наукой, которую потом делали физиологи-рефлексологи, то теперь наступила очередь зоологов. Произведенная подмена сознания поведением получила громкое название «бихевиористский бунт против сознания».

После этого «мозгового штурма» психология в США поменяла свой предмет (я бы сказал: изменила ему). Перейдя от изучения сознания к исследованию поведения, она «пошла по рукам» чужих специалистов – зоологов, которые почему-то называли себя психологами.

Сам Джемс, выговорившись очень эмоционально, бросил заниматься психологией и целиком переключился на философскую проблематику. Это произошло не только потому, что психология ему надоела. Он, гуманитарий чистой воды, не мог конкурировать с зоологами в исследовании поведения животных, а без этого уже никак нельзя было обойтись, ибо психология стала сравнительной наукой «из мира животных», не имеющей предмета в себе самой. Своими идеями Джемс изгнал из психологии самого себя.

Зоологи, ставшие психологами, тут же начали проповедовать антропоморфизм, начиная чуть ли не с амебы. Усмотрев в каком-нибудь виде сложные адаптации, определяемые рефлексами, выработанными по ходу эволюции, они тут же объявляли это проявлениями разума. С легкой руки бихевиористов, мышления «стало слишком много», оно «нашлось» даже там, где его нет и не может быть. Вообразив себя Богом, американская наука наделила разумом всех бессловесных тварей. Что касается истока мышления, то за сто лет бихевиористы ничего открыть не смогли, поскольку игнорировали «декартову пропасть», а именно проблему «Я и Мир». Они искали исток мышления, не задумываясь над вопросом, как зародилось самосознание. Может ли быть что-то, более бесперспективное?

Таким образом, в первой половине XX в. эволюционная психология переключилась на животных, потому что их поведение представало как отдельные акты, определяемые мотивами адаптации. Мотивы легко поддавались фиксации и интерпретации. Физиологический механизм был понятен благодаря формуле «стимул – реакция». Казалось, что остается только все это изучить и спроецировать на человека.