Нина Зверева - Семья что надо

Например, в моей школе «Практика» настоящей ценностью было неформальное общение во время совместных обедов. Я приглашала повара, он готовил, потом все слетались на посиделки. Это был такой гомон, хохот, радость. И уже не важно, вкусно – невкусно. Главное – общение.

Но иногда появлялись люди, которые нашу «обеденную ценность» не поддерживали. Они приносили еду из дома и садились за отдельным столом… И все (в том числе и сам человек) понимали: нет, не сработаемся. Он – другой. Хороший, замечательный, профессиональный. Но – другой. Не из нашей компании.

После того как мы внедрили ценности в «Московской бирже», в «Росатоме», я подумала: а какие они у меня? Как у человека, который формирует команду? И сформулировала их очень легко. Просто подумала: а как я люблю? Я прихожу утром на работу, и мне хорошо – это когда? Написала список и потом вычеркнула лишнее, оставив три (у меня страсть к триаде) ценности: позитив, общение, креатив.

А потом так же легко сформулировала три ценности нашей семьи.

Это очень полезно: сесть, подумать, проанализировать свою жизнь. Иногда, правда, после такого анализа люди бросают престижную работу. В таком случае это правильное движение.

Это – путь к себе.

А семейные ценности у нас такие: свобода; интерес; поддержка.

Свобода – практически синоним доверия. Свобода предоставляется в таких важных решениях, как выбор друзей, вуза, профессии. И в том, например, что человек хочет съесть на ужин.

Свобода – это принятие того, что другой (даже маленький ребенок) – действительно иной человек, а не продолжение тебя. Меня восхитило то, как моя Дочь Профессор и ее муж приучали свою дочку (мою Индийскую Внучку) к свободе.

Внучке было тогда около полутора лет. И мама с папой спрашивали ее:

– Что ты будешь на завтрак: яйцо или кашу?

Даже такой малышке уже давали выбор – и вместе с кашей она пробовала свободу на вкус.

В детстве у меня всегда было ощущение, что я могу поехать в пионерский лагерь – а могу и не поехать. И однажды я не поехала: вместо этого попросилась к своей няньке в деревню. Эта простая крестьянская девушка Галя с большими мужскими руками забрала меня из роддома и растила почти до школы. А потом она вышла замуж, уехала в родную деревню. Но иногда навещала нашу семью, и ее приезды были для меня огромной радостью. Когда я захотела в гости к няне Гале, мама сказала: «Хорошо».

Только потом я узнала, что мама очень волновалась: она не знала, кто за мной будет присматривать, чем кормить, кто станет лечить, если я заболею… Мне было шесть лет. Я хотела к няне Гале – и мама меня отпустила. То лето стало незабываемым. Я впервые увидела, как доят коров. Я подружилась с деревенскими детьми. Я бегала босиком по земле. Я первый раз попробовала пироги со щавелем: няня Галя пекла их постоянно, и с тех пор такие пироги для меня – вкус детства. Я очень многому научилась в то лето, стала взрослой. Поняла, что любовь никуда не исчезает.

Или когда мы шли на лыжах пешком из Зеленого города домой (это пятнадцать километров, но мои родители сделали такие прогулки зимней воскресной традицией), я знала, что это только мой выбор – идти через усталость или позвать папу, и он на палках будет везти меня дальше и ни словом не упрекнет. И я сама выбирала – идти. Я знала, что меня похвалят. Мне хотелось получить похвалу. Это была та самая свобода.

Родители с трудом приняли мое решение пойти на филологический факультет Горьковского университета. В то время более престижными считались факультеты точных наук, и я, успешная выпускница физматшколы, без проблем могла поступить на любую специальность.

Мне пришлось готовиться к экзаменам по тем предметам, на которые в нашей школе не обращали особого внимания. Но я же сама выбрала этот факультет! Родители не отговаривали: они вообще на время моих вступительных испытаний уехали в поход, и я даже не могла как-то связаться с ними. Рядом только больная бабушка, большая собака – и экзамены.

Мне было сложно, но мои мама и папа – абсолютно не те родители, которые «поступают» ребенка в вуз, ведут его за руку к ректору и пьют валерьянку во время каждой сессии.

Они давали свободу выбора партнера: у меня было много поклонников, но при всех наших теплых отношениях с мамой мне даже в голову не приходило, что я должна согласовывать с ней кандидатуру своего избранника. Обсуждать – сколько угодно, но окончательное решение – только за мной.

Свобода – конечно, она и в отношениях между мужем и женой. Я думаю, для мужа моя работа была испытанием. Ночные и вечерние смены, прямые нервные эфиры, командировки, поклонники, огромное количество соблазнов… Даже стиль жизни телевизионных людей кардинально отличался от стиля жизни научных работников. Когда я впервые пришла с мужем на нашу телевизионную вечеринку, он через какое-то время попросил:

– Можно, я пойду домой?

Мы показались ему просто сумасшедшими – громкий хохот, много выпивки, танцев, бесшабашных шуток… Но муж нисколько не пытался ограничивать мою свободу. Человек в поиске своего предназначения, реализации своих амбиций абсолютно свободен: семья не может быть ограничением, напротив – она лишь поддерживает и доверяет.

Повторюсь – с рождения ребенка, а лучше с начала беременности родителям надо понимать: на свет появляется другой человек. Не ваша копия. Другой. Он будет жить в другом мире. Не вашем. Если бы мне в детстве сказали, что я окажусь в мире беспилотных машин, я бы не поверила. Я бы не поверила в беспроводной телефон! А сейчас даже в тех странах, где не хватает питьевой воды, есть сотовые телефоны. И если вы будете воспитывать ребенка «под себя» и «под свой мир», вы сами станете несчастными. Ребенок, скорее всего, тоже, но и вам такое воспитание однозначно не принесет счастья.

Все просто: если сын или дочка подчинится вашей воле – он (или она) с большой вероятностью начнет заново «искать себя» и страдать. И вы будете понимать, что это ваша ответственность. И тоже страдать. А если он (или она) все-таки пойдет наперекор, то вряд ли вы будете дружны – и это тоже не сделает вас счастливыми.

То есть выбора особого нет: надо доверять детям и воспитывать самостоятельность.

Конечно, нельзя давать свободу в условиях смертельной опасности – но даже в этих случаях мы не запрещали что-то безапелляционно, а объясняли, почему вводим запрет.

Мы редко говорили детям «нет». Поэтому, если уж оно возникало, дети знали: это серьезно.

Однажды, когда старшей дочери было шестнадцать лет, мы приехали на юг. Море, теплый воздух, она хороша собой, вечерняя дискотека – девочка как зачарованная смотрела на танцплощадку. Я разрешила ей пойти, но через пару часов она подвела ко мне симпатичного мальчика и, сверкая глазами, спросила: