Лада Лузина - Любовь – не сахар, сахар – не любовь (сборник)

– И кстати, – окончил он, – родила меня без проблем. Я выскочил, словно пробка из бутылки шампанского. И сразу же поплыл!

– Я бы тоже хотела рожать в море… – мечтательно произнесла я, вглядываясь в горизонт и пытаясь представить себе того, единственного в мире человека, который когда-нибудь станет отцом моего ребенка.

Но образ упрямо отказывался материализоваться.

– Молодец! – Здоровенная грабля панибратски похлопала меня по плечу. Показалось мне или нет – его пальцы задержались на полмгновенья и погладили мою кожу.

Я сжалась и напряглась.

– Родишь такого же богатыря, как я!

Только этого мне не хватало!

– Жаль, Линда не хочет детей, – пожаловался Шурик, и, судя по интонациям, данный пассаж сильно его озадачивал.

– Почему?

– Говорит, при абсолютной любви дети – лишние. Они нужны лишь как затычка, если корабль дает течь.

Я пожала плечами. Что ж, заявление вполне в Линдином духе.

– Слушай, ты прости меня за вчерашнее… ну за то, что я не подал тебе руку на вокзале.

– Проехали, – поспешно отмахнулась я. – Мы ведь договорились: правила приличия на Феоленте…

– Да какие, к черту, правила! – почти рассерженно прервал он меня. И от удивления я снова обернулась.

– Без всяких правил, обе мои руки в твоем распоряжении. Просто потому, что ты мне нравишься.

Пораженная, я смотрела на него. Мы были в двух шагах друг от друга. Его скривленное резкой гримасой лицо выражало что угодно, но только не дружеские чувства. И это было неприятно. Он сверлил меня глазами, как изголодавшийся – бутерброд.

– А вот и оладушки…

Линда вплыла на террасу с подносом в руках. Я сразу почувствовала облегчение.

– Саша, ты, верно, сильно проголодался?

– Да, по-моему, он очень голодный, – виновато согласилась я, будто задержавшийся завтрак и впрямь мог объяснить его всплеск эмоций в мой адрес.

Шурик уселся к столу с видом пай-мальчика. Я смотрела, как невеста, грациозно держа в руках прозрачный кувшин, наливает жениху ярко-желтый апельсиновый сок из свежевыжатых фруктов. До чего же она хороша! Тонкая, словно соломинка в коктейле, с хрупкими запястьями, льняными волосами и лицом суровой готической мадонны. Сегодня на Линде был новый купальник: бирюзовый в нежных цветах, подвязанный легкой шифоновой юбкой той же расцветки (я видела их в Киеве в витрине магазина). И я с радостью заметила, что при одном взгляде на нее, наставницу, идеал, принцессу крови, взгляд жениха вновь обрел рабскую покорность.

Линда взыскательно поглядела на меня.

– Маша, ты совершенно безалаберно питаешься.

Я извинительно улыбнулась – слава богу, они снова заняты друг другом! – и, привычно застеснявшись сравнения с Леди Совершенство, пошла ощипывать свои несовершенные ноги.

* * *

– Машенька, давай ручку, – засуетился Шурик. – И ты, Линда, тоже…

Нет, не нравится мне все это!

В тот день мы провалялись на пляже до обеда. Хотя, пожалуй, определение «валяться» не подходило ни к кому из нас. Я мгновенно нырнула в море и понеслась к горизонту. Ноги, искусанные щипками пинцета, сразу стали легкими, гибкими, невесомыми. Проплыв сквозь Скалу-кольцо, я видела перед собой только безмерное синее пространство и ощущала себя им – сильной, независимой, свободной. А развернувшись к берегу – обреченной. Меня всегда поражало: почему плыть туда – так легко, а обратно – трудно? И это совершенно не зависит от расстояния, на которое ты заплываешь.

К тому же, дав обратный ход, я заметила, что мне навстречу опять гребет неугомонный Шурик.

– Ты точно не тонешь? – задал он свой любимый вопрос.

У него просто какой-то комплекс спасателя, как у собаки-водолаза!

К Линде слово «валяться» и подавно не подходило. Аккуратно подкрашенная, чистая, строгая, она сидела под зонтом в белой широкополой шляпе. Не девушка – обложка журнала, рекламирующего модели летнего сезона. Только там манекенщицы никогда не забывают втягивать живот, безупречно держат спину и так изысканно расставляют ноги. Их прически не съезжают набок, а грим не плывет от жары. Понятно – на то они и картинки! Но Линда была такой на самом деле…

Сегодня она захватила с собой маленький золотистый фотоаппарат и непрерывно отщелкивала нас с Шуриком. И это смущало меня. Она фотографировала нас совсем не так, как обычно снимают веселые компании на пляже – со смехом, улюлюканьем, требованием принять потешные позы, забраться друг другу на плечи… Так сосредоточенно и неумолимо можно было запечатлевать разве что казнь, с намерением сохранить для потомков свидетельство этого страшного преступления. И я чувствовала себя преступницей без всяких на то оснований.

– Маша, хочешь, половим крабов?

– Да.

Щелчок фотоаппарата.

Мы выискивали бассейны между камней и караулили крохотных морских монстриков, ловя и тут же отпуская их на волю за полной ненадобностью.

– Маша, а хочешь, поплывем к скале, насобираем мидий к обеду? Я быстро смотаюсь за маской…

– Хочу…

Еще щелчок.

Нет, пожалуй, основания были.

Я говорила: «Хочу», потому что мне было неудобно отказывать Шурику, подпрыгивающему от нетерпения, в преддверии всех этих нехитрых мальчишеских развлечений. Но главное – я говорила: «Хочу», потому что хотела ловить крабов, хотела мидий, хотела беспроблемно развлекаться, радуясь приморской жизни, чувствуя себя веселым беззаботным животным, отбросившим хвост цивилизации и выслеживающим свой подножный корм.

Щелчок, щелчок, щелчок!

Но я видела и другое – ситуация изменилась. И Линда сидела на своем камне, как идол, которому оказывают обязательный ритуал почтения, тут же забывая о нем. Шурик апеллировал лишь ко мне. Я старалась успокоить свою совесть: он просто знает, что его невеста не станет скакать по камням и нырять под скалы, вот и зовет меня в компанию. Но знала: вру.

Я помнила, как он глядел сквозь меня еще вчера утром – мне было с чем сравнивать. И достаточно хорошо знала мужчин, чтобы понять: Шурик исполняет передо мной вечный брачный танец самца, демонстрирующего самке, какой он классный и распрекрасный. И его поведение, еще не выходившее за рамки приличия, было уже неприличным по отношению к Линде. Мое, поскольку я не пресекала его, – ничуть не лучше. И волшебное действие Феолента вряд ли может служить нам оправданием.

Но пресечь – означало признать, что он ведет себя недопустимо. Кольнуть подруге глаза: «Твой жених – ловелас, держи его в узде!» А она держала себя столь отрешенно, спокойно, так ровно улыбалась нам своими идеальными зубами…

Щелчок.

Почему она ни разу не попросила нас сфотографировать ее?

– Линда, давай я тебя щелкну!

Она согласилась без всякого энтузиазма.

– А теперь вас вместе с Шуриком.