Николай Конюхов - Психоэкономика: глобализация, рынки, кризис

Но приведенные расчеты нам нужны более для психологической, интуитивной, сакральной подсказки важнейшего года в переломе кризиса 1929–1933 годов. Получается 1940 год.

Для подтверждения не безосновательности подобного вывода сошлемся на данные изменения в эти годы безработицы в США – http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/5/58/US_Unemployment_1910–1960.gif

Общее число безработных в 1933 г. достигло 17 млн. человек, что составляло четвертую часть всей рабочей силы в стране. Как можно считать этот год годом окончания кризиса?

А в 1939 году в экономике США начались качественные преобразования и был достигнут предкризисный уровень промышленного производства. Впрочем, об этом лучше говорят сами американские экономисты. «Государственная политика, принятая после Великой депрессии, породила новый экономический порядок… Во время войны государственные расходы достигли небывалого уровня. Страна задействовала все свои производственные мощности и привлекла к работе практически всех американцев трудоспособного возраста. И хотя большинство мощностей было направлено на удовлетворение потребностей военного характера, общий объем продукции соответствовал потребностям общества. К концу войны большинство выживших американцев находились в более выгодном состоянии, нежели перед войной, и Великая депрессия, несомненно, завершилась». (см.: [1], с. 28–29).

В этих словах заключен глубокий смысл. Что такое полная занятость населения, полная загруженность промышленности? Это время, когда резонаторы, предметники находятся в центре внимания, все зависит от них. Ранее многое, если не все, зависело от «выбивания» заказов, от системы реализации произведенного товара (реализуют общественники), от преференций со стороны государства (их пробивают так же общественники) и т. д. Во время войны, в период полной занятости и гарантии почти автоматического сбыта произведенного, на первый план выходит профессиональное мастерство тех, кто может производить, профессионалов-предметников.

Подобная периодизация Великой депрессии совпадает с мнением многих ведущих современных американских экономистов: 1929–1939 годы. Это важно, так как в случае признании наличия аналогии между Великой депрессией и современными процессами в экономике, психологически легче и научно точнее подходить к обозначению даты окончания начавшейся в 2008 году рецессии(?).

Таким образом, кризис, который принято обозначать как кризис 1929–1933 годов на самом деле тянулся до начала Второй мировой войны. Для США это кризис в системе социально-экономических отношений, который обычно предшествует приходу к власти резонаторов.

Он аналогичен кризису в Риме периода правления Нейрона, он аналогичен кризису в СССР начала 90-х годов прошлого века, он аналогичен сотням подобных кризисов, которые проходили, проходят и будут проходить в истории при появлении элиты третьего поколения, в сочетании с усилением истероидных черт личности у работников, у экономически активного населения, и при невозможности ею преодоления системы социально-экономических противоречий за счет понимания сути происходящего и принятия упреждающих решений… Защитные реакции элиты, лиц, подражающих ей, становятся препятствием на пути сознательных преобразований. Это усугубляется и тем, что уходящая с исторической сцены, элита третьего поколения не в состоянии изменить свой психотип под сложившиеся ситуации, перехватить лидерство у резонаторов или просто у здраво мыслящих лиц.

Это одна из причин того, что успешная элита должна уметь изменять свой психотип на противоположный, колебательно. Это необходимо для того, чтобы идти вслед за колебательными изменениями психотипа населения и успешно руководить им и за счет психологических механизмов, за счет личностного примера, а не только за счет «умовых» решений или военной силы. Ибо, когда психотип элиты не «цепляет» психотип основной массы населения, то элита просто свергается. Естественно этому процесс предшествует процесс потери элитой своей полезности для народа и контроля над прибавочным продуктом, над финансовыми потоками.

В кризисах данного типа резко повышается роль истероидных личностей. Это проявляется многоаспектно.

Во-первых, в изменении мотивационной основы принятия решений у основных субъектов экономической активности (исключая резонаторов). Мотивы экономического поведения становятся более кратковременными. В них возрастает роль и значимость эмоционального компонента. Растет иррациональный компонент в мотивации.

Во-вторых, возрастанием роли защитных реакций при принятии решений. Люди в меньшей степени, чем обычно, начинают подчиняться доводам не бесстрастного размышления, а эмоциональным импульсам, импульсам бессознательного.

В-третьих, возрастанием противоречий между сознательным и бессознательным. Что делает алогичным поведение людей и усложняет управление ими средствами, которые обычно дают не плохой эффект в спокойной обстановке. Это как в стрессовой ситуации – не ясно какой будет конкретной реакция людей. Отсюда за рамками данного кризиса, с точки зрения сегодняшнего дня, оценка принятых мер может радикально расходиться с оценкой этих мер участниками данного процесса.

В-четвертых, управление людьми закономерно требует эмоционального вмешательства, психотерапевтических методов в масштабе государства. В этот отношении управленческие решения, поведение Ф. Рузвельта в период кризиса не кажутся какими-то алогичными. Он вынужден был руководить истеричными людьми соответствующими методами.

Ф. Рузвельт оказался в ситуации, когда выходить из кризиса надо было без наличия опоры на здраво мыслящую элиту. Это факт, который признает сам Ф. Рузвельт, обращаясь на прямую к нации и обвиняя вашингтонских советников в их некомпетенции. Но это признают и его противники, описывая атмосферу, которая сложилась в правительственных учреждениях, в окружении Ф. Рузвельта. Разве можно было что-то сделать с истеричной элитой? И Ф. Рузвельт сделал чуть ли не максимум, что мог. Он предотвратил кровь, которая до этого сопровождала смену элиты третьего поколения. Но он не мог помешать элите в принятии порой бездумных решений. Так, уничтожение продуктов в момент, когда были голодные люди, это явно алогичный шаг, направленный против простых американцев, но защищающий интересы крупных оптовиков, банков, которые их кредитовали. И об этом честно говорит Ф. Рузвельт.

Элита делала все так, как делала элита третьего поколения столетиями до этого. Она не изменяла свой психотип, не наращивала эффективность производства, а более повышала степень эксплуатации своих подданных. И решение об уничтожении продуктов приняла элита. Данное решение созрело не в период прихода к власти Ф. Рузвельта, а при Г. Гувере. Но Ф. Рузвельт не мог ничего сделать с этим. Хотя он сделал главное – не допустил крови и создал условия для постепенного перехода власти к новой элите. Конечно, здесь «помогла» война. Власть в начале кризиса 1929–1933 годов была у элиты, у ФРС, у банкиров и оптовых торговцев. Эта власть осталась у них и после кризиса, но в нее пришли более трезвые люди. А часть сумела стать более трезвыми после случившегося. Некоторая часть элиты может менять свой психотип. И в период после Второй Мировой войны США управляла уже элита первого поколения.