Надежда Валенурова - Современный человек: в поисках смысла

Первыми размышлениями подобного рода оказались методологические размышления. И мы легко сможем увидеть по крайней мере три влиятельных методологических прорыва. Первый принадлежит немецкому ученому В. Дильтею, который в рамках своего глобального проекта по разделению всех наук на «естественные» и «гуманитарные» обозначил серьезное методологическое различие. Естественные науки призваны искать общие законы, и, следовательно, главным методологическим принципом для них является объяснение .

Объяснение – это своего рода редукция отдельного явления (например, падающего камня) и общей закономерности (закон механики Ньютона). Гуманитарные науки призваны изучать отдельные события, и поэтому главным методологическим принципом для них является понимание . Так, французская революция может быть «объяснена», только если из нее выхолостить все специфическое содержание. Размышление о «революциях вообще» не делает чести гуманитарному ученому, например историку. От него требуются скорее ретроспекция и описание . Нужно восстановить детально, как, когда и что именно происходило. В этом строгость гуманитарного исследователя.

Дильтей скептически относился к современной ему экспериментальной психологии. Он считал, что «общие законы восприятия» опускают главное в психологии, ее предмет – личность. В качестве примера истинно психологических исследований Дильтей пишет биографии двух старших современников, Шлейермахера и Гегеля. Детально описывая их опыт с момента рождения, он особое внимание уделяет тому, как прошлый опыт в каждый момент времени помогает встретить изменяющиеся жизненные ситуации, как происходит синтез опыта и как новый полученный опыт преобразует прошлый. В разные периоды жизни те или иные сложившиеся структуры психики оказываются ведущими. Нет универсального закона, которому бы подчинялась психологическая деятельность отдельного человека всю жизнь. Проследить последовательность эволюции личности, характера – значит понять ее.

Вторым серьезным методологическим указанием было разработанное в неокантианской философской школе различие между номотетическим и идеографическим методами (Виндельбандт, Риккерт). По сути, здесь (с небольшими процедурными изменениями) приводится та же идея Дильтея. Ученый может ориентироваться либо на выявление общих закономерностей (номотетический метод), либо описывать индивидуальность (личность, событие, факт). Неокантианцы разделяют и мнение Дильтея о том, что номотетический метод подходит скорее к естественным наукам, а идеографический – к гуманитарным. Однако при том, что эти философы говорили о «дополнительности» методов, они с трудом представляли себе, как это можно соединить в психологической теории.

И наконец, третий , важнейший методологический прорыв, связанный с именами психолога Ф. Брентано и его учеником Э. Гуссерлем. Брентано, австралийский психолог, преподававший в Вурцбюргском и Венском университетах, критикуя немецкую классическую философию, вслед за своими учителями Лотце и Тренделенбургом указывал, что сознание человека не замкнутая в себе целостность. И «чистого сознания» быть не может. Сознание есть всегда «сознание о…». Это свойство сознания он назвал интенциональностью . По большому счету это было достаточно революционным заявлением, так как Брентано высказался за первичность предмета по отношению к сознанию .

Казалось бы, здесь нет ничего нового. Маркс, да и многие материалисты до него говорили о том, что «бытие определяет сознание». Но дело в том, что Брентано, а особенно разрабатывающий более детально эту концепцию Э. Гуссерль придали этому утверждению особый смысл. «Сознание, замкнутое в себе» они отождествили с бесплодным схоластическим конструктивизмом и методологизмом, который воплощали для них погрязшие в темных категориальных диспутах школы гегельянцев и кантианцев. Новое направление Гуссерль назвал феноменологией и главным ее принципом провозгласил лозунг «К самим вещам». Это значило: прочь от псевдопроблем и псевдотеории, прочь от схоластики и категориальных конструкций, взятых «с неба». Толчком к развитию теории должны служить не конфликты внутри теории, а реальные проблемы. По сути, феноменология означает первичность предмета по отношению к методу . Иначе говоря, метод диктуется самим предметом исследования . Мы должны черпать методологию из самих предметов или, говоря словами Маркса (который, к сожалению, не развил их в целую доктрину), «дело логики не должно заслонять логику дела».

Насколько все это важно, мы поймем, если обратимся к проблемам, возникшим при проведении кросскультурных исследований. Исследователи-американцы, тестируя индейцев и эскимосов, обнаружили явное «отставание в развитии» способностей первобытных людей в случаях, когда им предъявляли стандартные американские тесты. Но кросс-культурные исследователи поняли, что они явно «теряют предмет исследования», используя такую методику. Ведь это все равно что судить о возможностях, например, рыбы только по тому, сколько времени она способна жить на суше. Пожалуй, можно классифицировать всех известных рыб согласно этому тесту на выживаемость. Можно, пожалуй, составить целую иерархию. Но что это дает в познании специфики таких рыб? И будут ли такие отличия в выживаемости сущностными отличиями одних видов от других? С тем же успехом можно классифицировать всех людей по росту, физической силе и каким угодно другим внешним и несущественным критериям.

Изменив методику исследований, кросскультурные исследователи обнаружили у первобытных людей множество способностей, которые отсутствовали у людей цивилизованных. Так, например, оказалось, что взрослые американцы не смогли справиться с задачами, которые решает любой малолетний индеец [6] См.: Коул М. Культурно-историческая психология, наука будущего. М., С. 121. .

Таким образом, мы видим, что колеблется представление о «норме» и «инвариантности» методологического инструментария. Тесты, как таковые, оказываются пригодной методологией, если с их помощью мы совершаем отбор с какой-либо определенной целью. Если нам нужно набрать команду грузчиков, то мы смело можем тестировать физическую силу претендентов, не обращая внимания на все остальное. Если же мы хотим изучить сам предмет, то тестирование не подходит как метод, так как тест представляет ограниченный набор выборов, сформированный самим исследователем в соответствии с его исследовательскими целями (эти цели могут быть политическими, цели сознательного следования определенной школе, парадигме, бессознательные цели). В результате тестирования исследователь всегда получает то, что он хотел. Но к предмету исследования это не имеет никакого отношения.