Жорес Алферов - Власть без мозгов. Кому мешают академики

Ж. Алферов: Ну, понимаете, тут и правда, и не совсем правда. Первое, насчет обедов в ресторане «Москва», – я обедал в основном в нашей столовой Физико-технического института или в студенческой столовой Политеха. Но поскольку я работал очень поздно, часто до 24.00, до 01.00, жил я на Пушкинской улице, доезжал трамваем от Физтеха до Невского проспекта. И в это время уже магазины закрыты, а ресторан «Москва» работает до двух часов ночи. Я туда заходил, и могу вам сказать, это был 1953 или 1954 год, я брал на ужин салат «оливье», ромштекс, бутылку «Боржоми», чашку кофе, давал 10 рублей – это рубль после 1961 года – и получал сдачу. Поэтому моей крайне небольшой зарплаты младшего научного сотрудника в 1050 рублей хватало для того, чтобы ужинать в ресторане, когда я не успел поужинать в столовой.

В. Познер: Вы, на самом деле, тут говорите о политике…

Ж. Алферов: Да, теперь дальше.

В. Познер: Пожалуйста, да.

Ж. Алферов: Volvo я купил на свою премию в 1989 году, на международную премию в ФРГ. «Москвич» я купил в 1969 году, а до этого я последовательно проходил: я ездил до 1958 года на велосипеде, в том числе и на работу через весь Ленинград. Потом 7 или 8 лет на мотоцикле «Ява-350». А потом уже, будучи заведующим сектора и всего прочего и так далее… Теперь Парад. В 1988 году мы отмечали 70 лет нашему Физтеху. При этом мы впервые отмечали его точно тогда, когда было подписано постановление о его рождении, 23 сентября. 22 сентября поздно вечером я вернулся из отпуска, и утром я знал, что мы будем отмечать, я не знал, как мы будем отмечать. Утром ко мне в квартиру постучал сотрудник мой, ныне он член-корреспондент Академии наук Семен Григорьевич Конников и сказал: «Жорес, лошадь подана». Они придумали без меня замечательный парад в честь юбилея Физтеха.

В. Познер: А-а-а. Вовсе не ваш выбор?

Ж. Алферов: Вовсе не мой. Замечательный парад в честь юбилея Физтеха, и Сеня командовал парадом, он прекрасно ездил на лошади. А я поехал от дома в институт – я жил недалеко – верхом, сзади все-таки ехал мой водитель на всякий случай. Ну а дальше, все-таки я – сын кавалериста, гусара. В общем…

В. Познер: Умели хоть как-то.

Ж. Алферов: Да. А дальше я принимал парад. Ленинградское телевидение снимало это. И в это время телевидение ФРГ приехало снимать некоторые наши работы для немецкого телевидения. И спустя несколько лет, оказавшись в командировке в ФРГ, я в номере включил телевизор и увидел себя на лошади…

В. Познер: Скажите, вы сколько себя помните, всегда исповедовали коммунистические взгляды?

Ж. Алферов: Я помню, как я удивился, когда приехал на полгода в США. И я, вообще говоря, не говорил, какие я исповедую политические взгляды. Я работал в лаборатории, у меня были аспиранты. И потом Ник, с которым мы были старые друзья, мне вдруг говорит: «А ты знаешь, Жорес, все тебя считают коммунистом». Ну и хорошо! Значит, я не говорил им, что я коммунист, все прочее. Но просто в беседе мои взгляды на разные проблемы, на разные вопросы были такие, что они обязательно решили, что коммунист.

В. Познер: Вот, послушайте. Как-то вас спросили, какая страна мира или город вам больше всего нравится, и вы ответили так: «Город Петербург, страна – Россия, а еще больше – Советский Союз». И вы добавили: «Меня удивляет то, как мы своими руками пустили под откос собственную страну. Конечно, это сделал кто-то другой, но мы-то не протестовали, мы-то не сопротивлялись». И дальше вы как-то сказали: «У меня настроение испортилось 19 августа 1991 года и с тех пор не поправлялось». В связи с этим я хотел задать вам два вопроса. Во-первых, 19 августа 1991 года был путч, который должен был все вернуть. Так что у вас не могло быть плохое настроение, как мне кажется, вы должны были радоваться тому, что наконец избавились от этого Горбачева и всего, что он делает, что возвращается советское время. 21-го числа вы могли уже огорчаться, потому что было понятно, что они провалились. Не так разве?

Ж. Алферов: Конечно, не так.

В. Познер: Ну-ка?

Ж. Алферов: Вообще-то, я очень хорошо относился все первые годы к Михаилу Сергеевичу Горбачеву. 19 августа у меня испортилось настроение – я был в это время в Финляндии. Меня пригласила в Хельсинки одна из компаний, университет, и мы поехали вместе с женой и сыном. Я узнал о путче, позвонила моя дочь из США – она работала там в это время в Стэнфорде, она биолог, – и сказала: вы спите, а там происходит то-то, то-то и то-то. После этого я только включил телевизор, увидел CNN и прочие вещи. И я не мог поверить, что происходит у нас. У меня испортилось настроение 19 августа, потому что я почувствовал, что да, пропадает Советский Союз. И не важно, кто там победил, что и как, – это был уже первый звонок, а может быть, уже и не первый звонок.

Теперь, когда я говорю – я уже начал говорить – о том, что это помимо всего прочего огромная экономическая трагедия.

В. Познер: Это понятно.

Ж. Алферов: Это экономическая трагедия, из которой мы не можем выйти до сих пор. Ну а потом для меня лично – я не могу воспринимать моих друзей, моих знакомых из разных республик Союза как мигрантов, как чужих людей. Я могу сказать, после Октябрьской революции – это тоже трагедия, для народа революция всегда трагедия, – появилось 2,5 миллиона эмиграции, 2,5 миллиона русских людей, живущих за границей. А в 1991 году 25 миллионов русских оказались за рубежом. А вообще говоря, просто даже больше, наверное, 100 миллионов людей оказались в чужих, других странах. Разделились семьи. Это гигантская трагедия.

В. Познер: Послушайте, Жорес Иванович, мой отец был сыном эмигранта. Семья покинула Советский Союз в 1922 году. И у него оставались романтические такие мечты о том, каким был революционный Петроград, он все помнил. И он жил за границей долго, очень успешно работал в киноиндустрии, стал человеком весьма преуспевающим. Не брал никакого гражданства – ни французского, ни американского – потому что он хотел вернуться в Советский Союз. И в декабре 1952 года он привез нас, свою французскую жену, меня, 19-летнего, моего брата. Если бы Сталин не умер через 2 месяца, моего отца посадили бы 100 процентов. И, скорее всего, с концами. Мою мать, наверное, тоже. Может, и меня, 19-летнего. Пашку – нет, Пашку, наверное, в какой-нибудь детдом.

Я понимаю, что это трагедия, когда страна разваливается, когда целый народ старался, верил, пытался что-то делать. Но когда посмотришь, что там делали с этим народом, когда посмотришь, сколько было диких страданий, сколько несправедливо убитых, посаженных, сколько людей бежало. Как можно мечтать о восстановлении этого? Я этого не понимаю.

Ж. Алферов: Простите, вы не понимаете, да?

В. Познер: Не понимаю.