Лиана Димитрошкина - Хозяйка Дара

По-прежнему касаясь моей руки, попутчик сказал:

– Расскажи мне о своих старших.

– Мамин отец гулял, страшно пил, гонял бабулю с топором, она его люто презирала, и они разошлись в тридцать третью годовщину свадьбы. Но еще двадцать лет, до самой смерти, она его костерила по три раза в день. Мама дважды была замужем. Недавно тоже развелась – в день двадцатилетия второй свадьбы. Мой отец был женат не меньше пяти раз, мама его вторая жена. Его родители никогда в жизни даже не поссорились, но бабушка в войну неистово молилась за старшего сына, который был на фронте, а он погиб. Она прокляла Бога и, говорят, больше никогда не улыбалась.

Психотерапевт расставил фигурки по-своему: за спиной рыбки стали кошка и мишка, за теми – лошадка, пес, мышка и вторая собачка.

– Это – правильный порядок. Сейчас накрой их ладонями, сосредоточься в сердцевине себя и потом скажи, что ты чувствуешь, – сказал он. Я послушалась. Через пять минут я открыла глаза в полной растерянности:

– Я как будто купаюсь в море любви и света. В океане чистого сияния, – сказала я.

– Это то, что есть на самом деле. Родительская любовь абсолютна. Это как кран на трубе: если он открыт, то вода льется. Если сердце отворено к любви, человек ее получает. Но поток любви был прерван – неуважением к мужу мамы твоей матери и зацикленностью на своем горе мамы твоего отца, не принявшей свою потерю со смирением. Поэтому их дети, а твои родители были так несчастливы в личном, и поэтому с тобой происходит то, что есть. Возьми в свое сердце эту расстановку. Сделай что-то в честь твоего русского деда и в память погибшего брата своего отца. И запомни навсегда то, что ты сейчас чувствуешь. Это и есть правда.

Я опустила глаза к плакату и обнаружила огромную кляксу посредине. Надо же, а я даже и не заметила, как она появилась.

– В Германии я прожила 7 лет. Какими правдами-неправдами ухитрялась ездить к своему попутчику на учебу – ни в сказке сказать, ни пером описать. Берт Хеллингер – гениальный психотерапевт, а я всего лишь ученица, и вряд ли мне когда-нибудь удастся работать, как он, без лишних слов, без антуража. Но с тех пор со мною всегда свет родительской любви. С поезда я сошла уже другим человеком. И вот теперь, как видишь, я и свое счастье построила, и уже давно по-настоящему помогаю другим. Я даю людям силу! А что они потом с нею делают – вопрос их собственного выбора.

– И что, всегда помогает? А вдруг в этот раз да не получится?

– Вот увидишь, Агафья Даниловна. Все будет хорошо! – сказала я.

И сделала из кляксы звезду.

В Рождество из Москвы позвонил мужнин однополчанин Петр Петрович и объявил:

– Моя Эсмеральда родила пятерых.

– Ну ничего себе! – ошарашенно воскликнул Григорий. – Ну поздравляю! И что, все здоровы?

– Роженица-то себя прекрасно чувствует. А вот у малышей раны кровят.

– Они ранены? Что случилось?

– Да хвосты им вчера обрезали.

– Может, пупки? – вконец растерявшись, вопросил мой супруг.

– Пуповины Эсмеральда сама отгрызла.

– Как отгрызла?

– Как-как, зубами!

– Да ты что, врача вызвать не мог, папаша хренов?!

– Сам ты папаша. Эсмеральда – сука!

Гриня потерял дар речи. А когда обрел, я предпочла покинуть помещение:

– Да ты (би-ип). Да чтоб тебя (бип-бип)… Я думал, жена твоя родила! Нельзя по-русски сказать! Раны у малюток кровят (бип-бип-бип)!

И 23 февраля муженек получил в подарок ботиночную коробку с черной плюшевой зверюшкой. Подложил мне Петруха большую, черную, кудрявую свинью!

За полгода Лютеция Серебряная Легенда, черный терьер, дитя любви Эсмеральды Красное поле и Орфиса Биллингтайма, вымахала в лохматую животину размером с микроавтобус. Теперь эсмеральдина дочь меня два раза в день выгуливает; и выбора у меня нет, муж третий месяц в командировке, а ребятишкам шаловливую скотинку удержать не под силу. Зрелище душераздирающее: летит за соседским котом меховой шар, а сзади стелется по сугробам привязанный к поводку Платошка. Когда мягкий снег превратился в твердый асфальт, пришлось брать поводок в свои руки. Впрочем, Григорий клялся и божился, что зимой начнет дрессировать Люшу, а к весне она станет как шелковая, и я даже в это верю. Но до следующей весны еще надо дожить!

И когда наступил очередной понедельник, я снова встала перед вопросом, куда девать шестьдесят килограммов шкодного серебра. Дети ночевали у свекрови, но взять к себе нашу лохматую Плюшку она отказалась наотрез: аллергия.

22 июля 1991 года.

Женщине было за сорок. Она покачивалась в дверном проеме, с трудом балансируя на костылях в узеньком хрущевском коридорчике. Черное платье, страшно диссонировавшее с загипсованной ногой, растаяло на фоне темных драпировок, и казалось, что над гипсом в комнату вплывает бледный лик полной луны.

Я ждала ее за покрытым меховым покрывалом столом, с выстроенными по краям шахматами. Агаша суетилась, провожая, запирая, объявляя цену, убирая деньги, пристраивая костыли. Я молчала. Дама вытянула загипсованную ногу и сказала: «В этом году я третий раз в гипсе. А сейчас только июль».

Действительно, июль не давал о себе забыть. Под новенькой бархатной мантией, сменившей карнавальную накидку, я обливалась потом, из-под парика сползали жаркие капли. Агаша так и не нашла черного шелка, чтоб хоть как-то облегчить мне два приемных часа. Лопни, но держи фасон! Приходится соответствовать образу. Ибо когда я даю те же советы в своем кабинете школьного психолога, мало кто послушно выполняет мои рекомендации. А за 5 недель в роли Хозяйки Дары ни один посетитель не скривил губу, мол, болтаете тут глупости. Всего один раз я дала объявление, а тетрадка для записи заполнена до конца августа. Не иначе действует сарафанное радио – так что можно не сомневаться, что работа моя достаточно эффективна. Круг богатых людей достаточно узок, а я беру так дорого, что посетить Хозяйку Дару могут только по-настоящему состоятельные или полностью отчаявшиеся люди. Сегодня Агаша взяла с дамы ровно столько, сколько нам недоставало для того, чтобы уже завтра я смогла снять себе настоящий офис или купить что-нибудь под реконструкцию.

По крайней мере с верной помощницей мне посчастливилось. Еще месяц назад Агафья Даниловна была нищей школьной уборщицей, прозрачной от недоедания – все ее накопления сгинули в сберкассе, и она заново прятала копейки «на гроб». После первого же «коммерческого» сеанса, осознав, что все у меня получится, я уговорила ее пойти ко мне «на хозяйство».

Я внимательно смотрела на женщину. Яркая особа. Несмотря на «костяную ногу», отнюдь не выглядит жалкой. Да и гипс у нее, надо сказать, нарядный. Не бинтами, а батистом обернут, перевязан золоченым шнурочком. Три раза за полгода, вот как.