Оскар Пфистер - Христианство и страх

Фиксация страха на отдельном объекте дает неоспоримые преимущества: объект не беспокоит, пока не попадет в поле зрения, а этого можно избегать. Так проблема как бы локализуется и связывается, и жертва и ее окружение целые дни и месяцы ничего не замечают. Однако очень многие истерики и невротики испытывают тяжелейшие страдания даже после того, как зафиксируют страх на одном или нескольких объектах.

Часто избегание явлений, вызывающих фобию – прекрасная защита от страха. Как страдающие сенной лихорадкой могут избежать проблем, укрывшись на острове или в горах, так и те, чьи фобии связаны с некими явлениями, могут оградить себя от последних. Да, часто этого не позволяют обстоятельства: нужно переходить через площади, входить в залы, подавать руку, сколь бы сильный страх это ни вызывало. Но часто это возможно.

Иначе обстоит дело с фантазиями. Они приходят, когда захотят, и без явной внешней причины. Или с упорством, которое еще можно терпеть, или с болезненной настойчивостью они могут возникать по десять, по сто раз на дню, а то и больше. Как кариес, который может мучить часами и днями, так и блокировки влечений и совести могут порождать непрестанные фобические фантазии. Приход этих стереотипных гостей можно объяснить существованием влечения или даже – если он воспринимается как неудобство или принуждение, – навязчивой тяги к повторениям. Но тут необходима осторожность: иные из тревожных фантазий, которые врываются в сознание, словно противные раздражающие мухи, обладают тайной притягательностью, и человек охотно призывает их снова и снова. Но по большей части они приносят неприятности вплоть до самых сильных мучений, каким только подвержен человеческий дух. Устранение страха и попытка снять напряжение терпят неудачу – и обретают облик навязчивого состояния. Возбуждение приобретает хронические качества. Фобическая фантазия, словно слуга в передней, в любой момент готова услужить. Только слуга появляется по приказу, а фобическая фантазия – против воли господина.

Легко увидеть, почему к тревожным фантазиям возникает влечение, а при неврозе навязчивых состояний или его компульсивно-истерическом варианте – даже навязчивая тяга. Избавление от страха и устранение внутренней опасности, которого они пытаются достичь, – через снятие блока, вызванного противоборствующими наклонностями, – не может выйти за пределы символизма, аллюзий и образов. В сознании страх не преодолевается, склонности по-прежнему блокируются, и должен появиться новый страх, а отсюда – новые попытки защиты с помощью тревожных фантазий. На место страха встает симптом, который мы, при определенных условиях, должны будем назвать патологическим. Но сейчас нас интересуют не симптомы истерии, а только инсессии и обсессии.

Сам термин «навязчивая фантазия» восходит к психопатологии. Выражение это подходит лишь там, где фантазия воспринимается как нечто навязанное – и более того, навязанное изнутри. Когда некто относит собственные или чужие навязчивые фантазии к действию чужеродных духов, демонов, ангелов-хранителей, то, разумеется, психология в работе с ними не должна принимать во внимание подобную трансцендентность.

Навязчивыми фантазиями мы называем такие, которым свойственна неотступность, доходящая до одержимости. Их интеллектуальное содержание отвращает своей скудостью; они почти не имеют значения; часто они банальны и тривиальны или становятся такими благодаря повторению, к которому принужден больной. Иногда они даже совершенно иррациональны и глупы – таким, например, является бессмысленное повторение звуков, – однако они стойко противятся критике, совершенно неприступны даже для очевиднейших контраргументов, назойливы, идиотичны и все время предлагают один и тот же явно бесполезный смысл, которым человек уже пресытился, ибо слышал его тысячи раз. Неотступно преследовать могут и фраза, исполненная смысла, ценная идея, мелодия – однако их бесконечное повторение во всевозможных ситуациях понижает их значение до тривиальности. За проявленной склонностью к навязчивым состояниям скрывается неведомый смысл, и именно это имеет значение. В этой скрытой фантазии, на которую навязчивая фантазия лишь намекает, содержится сила, избавляющая от страха. Она ведет свою работу, либо напрямую снижая сам страх, либо ослабляя напряжение, его породившее. Ослабление происходит путем частичного прорыва (в форме фантазии) одной из двух антагонистических тенденций. Это любопытный механизм: достоинство интеллекта снижается, а значение его повышается в невероятной степени.

Не меньше в навязчивых представлениях морального и эстетического обесценивания, а больше всего, наверное, поражает унижение функции чувств. Очень многие навязчивые фантазии неприличны и ужасны. Порядочный человек никогда не подчинится им добровольно. Но тонко чувствующие высокоморальные личности страдают и мучают себя сильнейшими незаслуженными упреками, потому что вокруг них постоянно маячат ужаснейшие слова, фантазии и мысли.

Одна дама с безупречным прошлым, чистейшими намерениями и искренней верой, почти отчаявшись, пришла ко мне в поисках исцеления от непрестанного потока бранных мыслей и богохульных представлений, отравлявших ее жизнь. Двадцатилетняя девушка, завидев широкоплечих мужчин, тут же представляла, как вонзит им нож между лопатками. (У ее отца были широкие плечи. В сознании она искренне его любила, однако ее привязанность обрела форму женского эдипова комплекса.) Обсессия прошла после недолгого анализа. – Страдающий меланхолией подросток, которому вскоре предстояла конфирмация, был одержим стереотипной фантазией: ему виделось, что некий мальчик, а иногда сестра, бьет его по ягодицам, приводя в неодолимое сексуальное возбуждение [82] O. Pfister, Die psychoanalytische Methode, S. 549. .

Некоторые навязчивые чувства содержат тщеславные самоистязания, никак не обоснованные объективно. Совершенно здоровая девочка печалится из-за того, что у нее пойдет горлом кровь [83] Ibid ., S. 113. . Призывник страдает, уверенный, что он не переживет военную службу [84] Ibid ., S. 138. . Смелого мужчину, мечтателя, безжалостно терзает вопрос гергесинского бесноватого: «Пришел Ты сюда прежде времени мучить нас?» (Мф. 8:29) и изречение: «Приходит ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9:4) (“Die psychoanalytische Methode”, S. 365). Демоны-мучители, говорящие из бесноватого, были для пациента воплощением его собственной сексуальности, отравляющей ему жизнь.