Павел Супруненко - Я познаю мир. Горы

Что и говорить, неповторимы здесь снега, неповторимы вершины. Вся громада внушала такое почтение, успокоение, что редко кто из путников воздерживался и не говорил со вздохом: «Так вот они, желанные, долгожданные снега Килиманджаро...» И вкладывал в эти слова не просто восторг перед увиденным, но свои мысли о чем–то чистом, идеальном, символическом, многозначительном, о заветном и сокровенном.

Местные африканцы об этом сказали бы своей пословицей: «Чтобы стать человеком, чтобы понять мир, нужно хоть раз в жизни забраться на самое высокое дерево или самую высокую гору». Понятно, дерево доступнее.

Поэтому «гора величия» и «гора караванов», как еще называли туземцы Килиманджаро, оставалась нередко просто маяком. И хотя подножие ее раскинулось только на границах двух государств – Кении и Танзании, славится она на всю планету.

У каждого материка свои рекорды. В Южной Америке – это и самое высокогорное на планете крупнейшее озеро Титикака, и самый высокий в мире водопад Анхель – 1054 м (по–испански – «прыжок ангела»). А горная цепь Анд – самая длинная на планете. Этот «костяк» континента протянулся на 9000 км и раза в четыре длиннее своего гималайского «соперника». В ряду «рекордов» этого региона и Аконкагуа – самая высокая вершина в Западном полушарии (6960 м), которая находится в Аргентине.

Хотя у нее не такая громкая репутация, как у Эвереста, но все же вершина не без своих исторических корней. Аборигены Анд – индейские племена – ее ничем особенно не выделяли. Аконкагуа вела себя на удивление спокойно среди своих многочисленных огнедышащих собратьев на севере и юге. Позже выяснилось, что эта вершина вовсе не вулканического происхождения, как ошибочно предполагалось вначале. Состоит она из андезитов, надвинутых на осадочные толщи. Такие породы, кстати названные по горной цепи Анд, формируются в результате вулканических извержений при застывании лавы, вышедшей на поверхность. Они и создавали ложное впечатление, что гора образовалась вулканом.

Конкистадорам Франсиско Писарро и Диего де Альмагро, нужно полагать, было не до выяснения сложности строения попадавших на пути вершин. Как считают географы, они первыми из европейцев увидели приметную Аконкагуа в 1535 году. На своем 5000–километровом пути по материку они проходили и суровыми Андами, потеряв в горах половину отряда и десять тысяч индейцев–носильщиков. Им, одержимым «золотой лихорадкой», было не до открытий.

О том, с каким трудом давалась европейцам высота в Андах, поведал со временем монах–иезуит Хосе Акоста. Он довольно подробно описал свое путешествие по бывшей империи инков в конце XVI века. Ему же, как считают, принадлежит одно из первых описаний горной болезни. Теперь трудно определить маршрут странствий Акосты. Не помогает и упоминание им «высокой горы, которую туземцы называют Париакака», – название ныне не встречаемое и так и оставшееся невыясненным. Но, по всем признакам, испанский монах со своими спутниками проник на довольно значительную высоту. Может, это была Аконкагуа?.. По крайней мере, все перипетии путешествия испанца вполне относятся к подобным вершинам.

«Я слышал о болезненных нарушениях в организме, замечаемых при подъеме на эту гору» – писал Акоста. – ...В некоторых местах эта странная атмосфера ощущается меньше, в других – больше, причем в большей степени со стороны моря, чем со стороны равнины... Не только человек, но и животные чувствуют эти изменения атмосферы, иногда они останавливаются, как будто не имеют сил двигаться дальше.

Вся горная цепь совершенно пустынна – нет ни деревень, ни признаков человеческого жилья. С трудом можно найти крохотные хижины, которые служат для путешественников убежищем ночью. Нет также и животных, за исключением викунос – местных овец. Трава местами вся сожжена и почернела от воздуха...»

Ученый монах замечал при этом, что подобная пустынность характерна и для других горных районов Перу и Чили. И что «воздух там такого свойства, что он постепенно и незаметно разрушает тело и жизнь человека». Имелся в виду, конечно, человек пришлый. О том, кто строил «крохотные хижины» на таких высотах и как себя чувствовали индейцы, Акоста умалчивал.

Пережив приступы горной болезни, он невольно склонен был к некоторым преувеличениям. «В этих местах пробегает ветер, который не отличается большой силой, однако пронизывает до такой степени, что люди падают замертво или в лучшем случае теряют пальцы на руках и ногах... не причиняя боли, как падает с дерева перезрелое яблоко...» Это сохранившееся свидетельство одного из первых европейских восходителей в Андах представляет явный интерес.

Возможно, кое–что довелось Акосте услышать во время своих путешествий и от южноамериканских горцев. Так, до сих пор среди племени кечуа бытует мнение, что при подъеме в горы на человеческий организм воздействует нечто приводящее к расстройству ума и воли. Это нечто именовали «пуной».

Из тех, кто подготавливал дальнейшее открытие гор в Южной Америке, следует отметить известного исследователя и альпиниста Эдуарда Уимпера. Он пересек Анды в 1879–1880 годах и был первым, кто, возвратившись в Европу, привез с собой гравюры с изображением этих гор и ценные сведения, в основном касающиеся влияния высоты на жизнь людей и животных. И в наши дни книга Уимпера не забывается, поскольку возрождает ту эпоху, когда еще не было туристических агентств.

Длинные и не прямые тропы вели к вершинам Нового Света. Осваивались Альпы, Кавказ, и только потом очередь доходила до более неприступных Гималаев и Анд. Внимание газет, естествоиспытателей было приковано к достижению рекордной высоты. Пока с Эверестом продолжались неопределенность и путаница, в Новом Свете наступающий XX век готовились встретить небывалым достижением в горах. Правда, восходителями были европейцы. У любящих рекорды американцев или не нашлось богатых покровителей, или они еще не познали вкус альпинизма.

Взоры были обращены к Аконкагуа.

Так уж получилось, что к ней, «величайшей горе всех трех Америк», подступились на полвека раньше, чем к Эвересту. Разница в высоте – 1888 м – в таком случае, очевидно, решающая. Да и рельеф был не такой сложный. Хотя, конечно, холод и ветры создавали условия, как сейчас их называют, экстремальные, а тогда, вероятно, адские. (По Данте, в аду страшен не столько жар, сколько холод, – им скован девятый круг.)