Победа века

Командир артиллерийского взвода Аркадий Пшеничников был награжден орденами Отечественной войны двух степеней и Красной Звезды. Гвардии старший сержант Юлия Компанистова (Пшеничникова) отмечена двумя орденами Красной Звезды. Отмечены боевыми наградами шофер автороты И. Ф. Васильченко; комсорг 7-го полка старший лейтенант В. Ф. Карманов; командир разведывательной роты М. Б. Бай- тенов; командир роты М. П. Лахип; парторг артдивизиона М. Н. Пашнин; разведчик-артиллерист М. В. Шилкин; заместитель командира лыжной бригады В. Н. Клешнев; М. А. Коротких, Н. А. Пилявин, Н. Г. Шумилов, П. И. Говорухин, П. Ф. Турсуков и многие другие.

А. Решетников, гвардии майор, 2-я воздушно-десантная дивизия

Свято хранят магнитогорцы память о нем. Они сложили песню:

Смотрит человек в гимнастерке и военной фуражке с фотографии в музейном стенде. Твердой решимостью полон его взгляд. Таким его знали те, с кем шагал он по дорогам войны. А магнитогорцам он запомнился другим — в брезентовой спецовке и войлочной шляпе, с веселой искоркой в глазах.

Коммунисты избрали его секретарем райкома партии. И на фронте он был душой батальона. Из осажденного Ленинграда, где встретил свое сорокалетие, писал в Магнитогорск:

«Мне кажется, я неплохо прожил. По крайней мере, честно. Совесть меня не мучает. Никогда я не оставался на задворках, не искал легкого хлеба, легкой жизни. Всегда был в тех местах, которые партия, мой народ считали главными…

Я не жалел себя и не жалею. Я люблю рабочих людей, люблю бойцов, готов отдать им всего себя без остатка. В этом вижу радость и счастье».

К труду Алексей привык с детства. Не сладким оно было. В школу ходил только три зимы. А потом отец, волочильщик сталепроволочного завода в Белорецке, вынужден был отдать десятилетнего мальчонку на поденщину.

Позже хорошую закалку получил Грязнов на боевых кораблях Балтийского флота. Там в июне 1926 года он стал коммунистом и дал боевым товарищам слово: так служить народу, чтобы совесть всегда была чиста.

Словно желая наверстать упущенное, жадно тянулся Алексей к знаниям. Учился на курсах сталеваров, работа подручного была освоена успешно.

1936 год стал по-настоящему счастливым для Алексея. В один из июльских дней вышел он как всегда на работу. Не успел принять смену от первого подручного, как подошел мастер:

— Принимай седьмую печь. Сталеваром будешь.

Сбылась заветная мечта! Работал старательно, вопреки сомнениям некоторых с делом справлялся. И не только на седьмой печи — на любом агрегате.

На комбинате одна за другой вступали в строй новые мартеновские печи. Хозяйство сталеплавильщиков решили разделить на два самостоятельных цеха. В одном партийным организатором избрали Грязнова. Доверие людей радовало его. Но понимал, что ответственность легла на плечи большая. Теперь с него двойной спрос — и за людей, и за работу.

Пришлось Грязнову на время расстаться с мартеновской печью: его избрали секретарем райкома партии. Когда удавалось выкроить часок-другой, шел в цех, надевал спецовку и становился к печи. Потом снова вернулся в цех.

В автобиографии, написанной в 1938 году, отметил:

«Имею свой рекорд — дал плавку за 6 часов 30 минут. Из сталеваров на работу в райком выдвинут пленумом осенью 1937 года. Я страшно полюбил профессию сталевара и хотел работать у печи, у огня».

Грязнов не довольствовался привычным для сталевара кругом обязанностей. Он зорко присматривался к работе мастеров, расспрашивал их о технологии доводки плавки. Часто засиживался в цеховой технической библиотеке, знакомился с новыми книгами по сталеплавильному производству.

— Предложение у меня есть, — сказал он как-то на сменном рапорте. — Надо сталеваров самих учить вести плавку с начала до конца. Пусть обходятся без няньки-мастера.

Вскоре, по примеру Грязнова, многие сталевары начали овладевать наукой управления тепловым режимом печей, самостоятельно производить расчет шихтовки, вникать в тонкости сложного процесса плавки. Сам инициатор нового метода работал отлично. Но постоянно проверял себя. Звонил в лабораторию, советовался с инженерами.

А вскоре Наркомат черной металлургии СССР принял решение: «Поддержать инициативу сталевара Магнитогорского комбината товарища Грязнова о совмещении профессий сталевара и о переходе на новую систему работы — сталевар-мастер».

Наступил грозный 1941 год.

Недаром говорили уральцы, что огневой рубеж у мартена — тот же фронт. Каждый второй снаряд, тысячи танков в дни войны были сделаны из магнитогорского металла. Мартеновцы перешли на выплавку броневой и бронебойной стали. Сутками несли вахту.

Алексей понимал, что сталевар в этот грозный час — тот же боец. Но сердце подсказывало: его место там, на боевой линии огня.

Он не сразу попал на фронт. Сначала ему, бывшему моряку, пришлось отправиться на Тихоокеанский флот. Море Алексей полюбил еще в молодости, когда проходил срочную службу в Кронштадте.

Но все-таки главный рубеж пролег не здесь. Судьба страны решалась на земле Подмосковья, у стен Ленинграда. Рапорт за рапортом писал Грязнов, просил командование перевести его в действующую армию.

Наконец ходатайство удовлетворено. Он — комиссар батальона в частях, которым вверена судьба героического города на Неве. Стойко держались ленинградцы. Неимоверные усилия прилагали бойцы, чтобы прорвать блокаду…

Перед батальоном была поставлена задача: овладеть противоположным берегом Невы в районе 8-й ГЭС, занятой немцами. Вся местность простреливается, лес повален снарядами, трудно сгруппироваться для решительного штурма. Многие полегли под шквальным огнем на льду реки. Комиссар первым выбежал к берегу, крикнул: «За мной!» Бойцы с винтовками наперевес — вслед за ним.

Только укрылись под берегом — новый приказ: занять траншеи. И снова повел Грязнов бойцов за собой: «Батальон, вперед!» Первым перелез через проволочное заграждение. Вот и траншея. Но тут раздались автоматные очереди. Грязнов присмотрелся, выстрелил — и немецкий автоматчик замолк. Путь по траншее был открыт.

В том бою Грязнов был ранен. Потерял сознание…

В госпитале врач сказал:

— Вы счастливый. Чуть левее прошла бы пуля — задела бы сердце.

Выздоравливал он медленно. Только летом вызвали на комиссию. Рука действовала плохо: сгибались лишь два пальца. А как похолодает на улице — рука словно чужая.

Грязнов попросил комиссию отправить его на фронт.