Николай Непомнящий - 100 великих загадок природы

Подобревший после еды и кофе, Альберт залез в рюкзак и вытащил оттуда банку нюхательного табака. Парень взвизгнул, а хозяин молча уставился на нее. Может быть, ему было обидно, что та, другая такая же — необыкновенная, яркая! — досталась не ему. А первое лицо здесь он. И разве не он притащил на себе это живое чудо?

Альберт вынул из заднего кармана футляр, щелкнул кнопкой, вытащил нож, ковырнул им крышку банки. Снова, не торопясь, вложил нож в футляр — за ним наблюдали. Альберт обычными размеренными движениями закрыл крышку футляра, щелкнул кнопкой, положил нож в тот же карман. Снова сел поудобней.

Отодвинул пальцем крышку в банке, взял щепоточку табака, поднес к одной ноздре, нюхнул и откинул голову, вдыхая с удовольствием. Взял еще щепоточку, поднес к другой ноздре, и его лицо изобразило покой.

Хозяин повернулся к нему всем телом и смотрел просительно, да так выразительно, будто привык к подачкам. Альберт, держа в руках банку, протянул и ему: мол, примите, сударь, щепоточку табака. Угощайтесь.

Он ожидал, что и тот возьмет пальцами вежливую щепотку — мы все меряем на свой аршин. Но пальцы саскватча не умели складываться щепоткой. Он с нетерпеливой жадностью протянул руку, с силой выхватил банку, сцапал ее — долгожданную награду за свое подвижничество.

Поскорее, пока человек не передумал, саскватч опрокинул банку, всыпал себе в рот все содержимое. Проглотил единым духом. Вылизал банку изнутри, как он это делал с банками из-под свиной тушенки, консервированного молока и овощей.

Альберт насторожился. Дотронулся до лежащего на земле ружья. Что будет?

Через некоторое время саскватч вытаращил глаза, уставился в одну точку. В глазах застыло мучение. Он схватился за голову, сунул ее между колен и стал кататься по земле. Боль в животе, видно, только усилилась. Он завизжал. Совсем как поросенок — визгливо, пронзительно.

Альберт вскочил с ружьем в руке. Если он бросится на него, то придется стрелять. Но саскватч в своем страдании человека не обвинил. Он, визжа и держась руками за живот, сутулый, скрюченный, подбежал к ручью, упал головой в воду и стал жадно пить.

«Сейчас», — подумал Альберт и начал быстро бросать свои пожитки в спальный мешок. Не оставлял ничего, ни спичек, ни съестного, быстро подбирал с земли все, все.

Альберт быстро уходил, вернее, убегал вдоль ручья в то место, где вода выбивалась из расщелины в скале. Пролезет? Не пролезет? Должен проползти.

Внезапно саскватчиха загородила ему путь, ее глаза свирепо горели. Альберт поскорей вскинул ружье повыше, сколько позволила рука, занятая спальным мешком, нажал спусковой крючок. От грохота выстрела ее как сдунуло. Больше его не преследовали.

Он полз изо всех сил против течения, борясь с водой. Волочил тяжелый мокрый спальник; ружье цеплялось за стены. Проем, хотя и медленно, но расширялся. Когда, наконец, вылез, то побежал вперед не оборачиваясь, не глядя, не разбирая пути. Шел до вечера, все тише и тише, потом еле волочил ноги. Пытался разжечь костер — но спички отсырели. Ночью в холодном и мокром мешке не заснуть. Утром понял — простудился, болен. Голова горит от жара, ноги не хотят двигаться. Опираясь на ружье, как на костыль, он шел, шел. Вдали виднелся лес, и он шел туда, его притягивал звук. Почему он тянет к себе? Не сразу он понял, что это визжит лесопилка.

Лесорубы долго смотрели на него, когда он, шатаясь, дошёл до них и прислонился к стволу дерева. Что им сказать? Голова очень болела от жары, но мыслила холодно. Разумно. Не говорить же им, что его украл горный дух из индейской сказки.

— Ребята, я заблудился. Заболел. Выручайте.