Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Прежний интерес, сосредоточенный почти исключительно на гигантской фигуре Наполеона и фигурах видных военачальников, начал постепенно сменяться вниманием к простым офицерам и солдатам. Выход в конце XIX в. многочисленных полковых историй [88], которые чаще всего основывались на общеизвестных опубликованных материалах, был отражением той же тенденции. Французы, как нация, которую постигла трагедия, искали духовную опору в своей великой истории, причем в истории не только великих полководцев и больших политиков, но и всего народа. Память о сражении при Москве-реке теперь оказалась, с одной стороны, «оплодотворена» образами простых офицеров и солдат Франции, наполнена человеческой теплотой и стала более близкой и подлинно национальной, но, с другой стороны, не могла не избежать еще большей мифологизации. Вообще, французские историки на протяжении тридцати последних лет XIX в., несмотря на появление новых материалов, даже не попытались сформировать, хотя бы частично, обновленный взгляд на сражение при Москве-реке. Из собственно исторических работ можно упомянуть только биографию генерала Ж.-М. Дессэ, написанную Жозефом Дессэ и Андре Фолье, где на основе воспоминаний Жиро де л’Эна уточнялась роль 4-й пехотной дивизии в сражении, и две книги П. Боппа об участии в битве полка Жозефа-Наполеона и 1-го хорватского полка [89].

Во-вторых, французская историография Бородина стала утрачивать свою антирусскую, «антиварварскую» заостренность. Для Франции начался поиск стратегического союзника, которым в те годы могла стать только Россия. Новая международная ситуация заставляла французов подвергнуть образы своей исторической памяти заметной корректировке. Особенно показательными в этой связи стали работы Альфреда-Николя Рамбо (1842–1905), известнейшего специалиста по русской истории, преподававшего тогда в Нанси, и профессора Леоне Пинго из Безансона [90]. Рамбо попытался понять динамику французско-русских отношений, показав как противоречия, ведущие к долговременной ожесточенности, так и факторы, сближающие оба народа. Подчеркнув, что французский дух определенно является частью духовной русской жизни (особенно в среде средних и высших слоев), автор указал на такую общую их черту, как стремление к созданию легенд о своем прошлом [91]. Стремясь лучше понять суть ощущений обоих народов в 1812 г., Рамбо не преминул посетить Бородинское поле. При этом, повествуя о надписях, выбитых на бородинских памятниках, которые были призваны увековечить русские мифы, автор счел своим долгом их опровергнуть, особенно те, которые касались количества потерь сторон. Реальные потери составили, по его мнению, 28–30 тыс. бойцов Великой армии и до 58 тыс. у русских [92]. Вместе с тем, не находя сил бороться с образами своей памяти, Рамбо воспроизвел все те сюжеты и легенды, которые в представлении француза были неизменно связаны с Бородином (героическую гибель О.-Ж.-Г. Коленкура, великолепную храбрость И. Мюрата и пр.). В похожем ключе была выдержана и книга Пинго. Бородино, по его мнению, должно было стать не только символом противоречий и борьбы двух народов, но и той частью истории, которая их сближает.

Завершался XIX в. выходом в свет солидного труда известного статиста французской армии Аристида Мартиньена, собравшего исключительные сведения о потерях среди офицерского состава наполеоновской армии в 1805–1815 гг. [93]Распределив потери по дням сражений и по полкам, Мартиньен дал возможность представить интенсивность ведения боевых действий каждой частью в ходе Бородинского сражения. Несмотря на бесспорную ценность этих сведений, труд Мартиньена все же не повлиял на разрешение вопроса о том, каковы были точные потери французских войск 5–7 сентября 1812 г. Французские исследователи, к удивлению, весьма редко обращались к этим бесценным материалам.

Заметный интерес во Франции к русской кампании сохранялся вплоть до Первой мировой войны. Этот интерес проявлялся не только со стороны писателей и историков, но и со стороны военных кругов. Примером тому служило издание пяти массивных томов документов, осуществленное военным архивистом лейтенантом 101-го полка Жозефом-Габриэлем-Андре Фабри в 1900–1903 гг. [94]Эти материалы должны были стать полезными при анализе проведения крупных стратегических операций. Правда, документов, касавшихся непосредственно Бородинского сражения, там оказалось немного. Документальная база продолжала расширяться и за счет других документальных публикаций, осуществленных в начале ХХ в. генералом Дерекагэ [95], историком Артюром Шюке [96], потомком генерала Ж.-Д. Компана А. Терно-Компаном [97]и др.

Но еще более мощным потоком стали выходить в свет воспоминания, дневники и письма французских участников событий. Они выходили один за другим: в 1900 г. были изданы мемуары Антуана-Бодуэна-Жибера ван Дедема ван дер Гельдера (1774–1825), командира бригады 2-й пехотной дивизии Фриана 1-го армейского корпуса, поведавшего много интересного об участии 33-го линейного полка и всей дивизии в Бородинском сражении; через год – воспоминания лейтенанта Юбера-Франсуа Био (1778–1842), адъютанта кавалерийского генерала К.-П. Пажоля; через три года – полный текст журнала Шарля Франсуа (1777–1853), прозванного «Дромадером Египта» за его приключения на Востоке (он не только сражался под Пирамидами, но и испытал участь турецкого раба), в 1812 г. капитана 1-го батальона 30-го линейного полка 1-й пехотной дивизии, штурмовавшей батарею Раевского. В 1906 г. увидели свет мемуары генерала Шарля-Антуана-Николя д’Антуара де Врэнкура, командовавшего артиллерией 4-го армейского корпуса, которая обстреливала батарею Раевского; в 1909 г. – мемуары Венсана Бертрана (1785–1864), сержанта-карабинера 7-го легкого полка дивизии Э.-М. Жерара, также боровшейся за Курганную высоту; затем – воспоминания Шарля-Пьера-Любена Гриуа (1772–1839), полковника, начальника артиллерии 3-го кавалерийского корпуса, и Ж.-Л. Хенкенса (1780–1855), исполнявшего обязанности полкового адъютанта 6-го полка конных егерей того же корпуса и уточнявшего детали действий войск Богарне. В 1911 и 1912 гг. журнал «Карнэ де ла сабреташ (Carnet de la sabretache)» опубликовал воспоминания бригадного генерала Ф.-А. Теста, командира 2-й бригады 5-й пехотной дивизии, и журнал капитана Г. Бонне из 18-го линейного полка дивизии Ж.-Н. Разу, повествовавшие о бое за Багратионовы «флеши». В 1912 г. Лионне осуществил французское издание дневника младшего лейтенанта Чезаре Ложье де Белькура (1789–1871), старшего адъютанта полка королевских велитов итальянской гвардии, красочно изобразившего действия 4-го армейского корпуса на северном фланге и в центре Бородинского поля; через год Эжен Татэ опубликовал журнал Луи-Вивана Ланьо (1781–1868), старшего хирурга 3-го полка пеших гренадеров императорской гвардии, добавившего новые детали к картине Бородинской битвы. В том же году крупнейший русский архивист С. М. Горяинов при участии французских историков публикует в Париже значительную часть трофейных писем чинов Великой армии 1812 г. Наконец, в год начала Первой мировой войны вышли мемуары Луи Бро (1781–1844), капитана 5-го эскадрона конных егерей гвардии [98]. Как и ранее, поразительным было то, что, несмотря на такой объем ставших доступными источников, французская историческая наука даже не попыталась этим воспользоваться. В начале ХХ в. не было опубликовано ни одной работы, которая обращалась бы к теме Бородинского сражения. Публикации документальных материалов только подпитывали уже устоявшиеся национальные мифы.