Михаил Шойфет - Сто великих врачей

Профессор Манассеин известен трудами в области психотерапии, в которых предвосхитил ряд положений учения Павлова в применении к клинике. В своей известной работе «Материалы для вопроса об этиологическом и терапевтическом значении психических влияний» (1876) Манассеин говорит, что «ни одна мысль, ни одно ощущение, ни одно чувство не могут явиться без того, чтобы не отразиться на различных частях животного организма». Иначе говоря, что психика управляет физиологией. Можно словами спровоцировать тканевые, гуморальные и даже иммунологические изменения, и этот факт представляет чрезвычайно большой интерес. Хотя для науки остаются необъяснимыми внушения в области сосудодвигательных и трофических нервов и центров, регулирующих тепло, однако клинический опыт не оставляет сомнений, что подобные психические воздействия возможны. Приведем примеры, когда психические воздействия осуществляются посредством галлюцинаторных самовнушений.

Как бы в подтверждение слов Манассеина французский невропатолог и физиолог Броун-Секар на одном из заседаний Медицинской Академии в Париже сообщил факт, которому он сам был свидетелем. Маленькая девочка смотрела в окно, положив ручки на оконную раму. В какой-то момент она неосторожно сдвинула подставку, поддерживающую поднятую часть оконной рамы, и рама упала ей на руки. Присутствующая при этом мать лишилась чувств и дол го не приходила в себя. Когда же она опомнилась, то почувствовала сильную боль в обеих руках, на которых оказались раны на том самом месте, где упавшей рамой была поранена девочка. Если бы это сообщение исходило из менее достоверного источника, оно бы скорее всего вызвало недоверие, но положение, занимаемое в науке Броун-Секаром, настолько авторитетно, что не позволяет усомниться в этой истории, которой он был свидетелем.

Следующий случай, рассказанный английским невропатологом Тьюком, похож на предыдущий. В 1850 году одна дама увидела, как за ее ребенком захлопнулась железная дверь, и очень испугалась, решив, что ему отдавило ноги. Ее ощущение было столь живо, что на ее ноге, вокруг щиколотки, образовалось красное пятно. На другой день нога распухла, и даме пришлось провести несколько дней в постели.

Вследствие самовнушенного представления, например, о холоде или дизентерии отмечаются такие явления, как «гусиная» кожа, кровавый понос. Мало того, путем самовнушения можно вызвать симптомы мнимой, или истерической, беременности, когда в организме происходит ряд сложных вегетативно-эндокринных изменений, приводящих к возникновению внешних признаков беременности, позволяющих ее симулировать (деятельное состояние молочных желез, отложение жира в брюшных стенках и т. п.).

Доктор Вингольт сообщает об одной женщине, чувствительность которой была так велика, что рассказ при ней о страданиях других вызывал у нее равные страдания. Аналогичную историю об одном своем ученике в своих «Афоризмах о распознавании и лечении болезней» передает Герман Бургав: «Ученик выносил из лекций не только отвлеченные знания о болезнях, но и ощущения их, т. е. он ощущал на себе симптомы этих болезней». Монтень тоже жаловался, что ощущает на себе симптомы изучаемых болезней. Эти же факты отмечаются и в наше время с некоторыми студентами медицинских учебных заведений.

Профессор К. Клуге говорил, что некоторые его знакомые посредством мысли могут вызывать воспалительное состояние на любой части тела. А Паоло Мантегацца (1831–1910), профессор антропологии во Флоренции, сенатор, врач и писатель, автор известных книг («Искусство быть здоровым», «Нервный век», «Долго жить», «Гигиенические и медицинские достоинства коки»), говорит о самом себе, что в известный период своей жизни он был в состоянии вызывать красноту на любом месте кожи тогда, когда сосредоточенно думал об этом.

«Воображение беременной женщины, — говорит Парацельс, — так велико, что может некоторым образом преобразовать семя плода в своем теле». Это подтверждает французский философ Мальбранш. В книге «Разыскания истины» он передает, что «одна беременная женщина во время канонизации св. Пия так внимательно рассматривала его изображение, что вскоре после того родила мальчика, как две капли воды похожего на этого святого. Весь Париж мог в этом факте убедиться, потому что этот уродец сохранился в спирте».

В «Комментарии к Бургаву» Ван Свитен рассказывает, как однажды хотел снять с затылка одной девушки гусеницу, но та, смеясь, просила не трогать, сказав, что носит эту гусеницу всю жизнь. При близком рассмотрении Свитен ясно различил у этого родимого пятна красивые цвета и торчащие волосики гусеницы. Мать девушки рассказала, что однажды, когда она была беременна, гусеница упала ей на шею, и она с трудом избавилась от нее.

Вячеслав Авксентьевич был дважды женат — в первый раз он женился в 23 года, со второй женой, Екатериной Михайловной Достоевской, он прожил 28 лет. Постоянная ежедневная 15-часовая интеллектуальная работа, не прекращающаяся и летом на даче, сделала свое дело: мозг не выдержал, и закупорка мозговых сосудов прервала слишком рано жизнь дорогого человека. И даже перед самой кончиной Вячеслав Авксентьевич остался верен себе: только после нажима на него близких он согласился пригласить врача (не профессора) и очень благодарил его за беспокойство. Последние двое суток он был без сознания.

Вячеслав Авксентьевич Манассеин ушел из жизни 13 февраля 1901 года. Его похоронили за городом, на Успенском кладбище, куда останки покойного были доставлены на особом поезде Финляндской железной дороги. На могиле Н.М. Михайловский сказал: «Много хороших людей пришлось мне на своем веку хоронить, между ними были и большие люди. И естественно, что всякий раз скорбь о потере большого или даже просто хорошего человека затушевывала те неприглядные черты, которые были у покойников: у кого при всех часто огромных достоинствах — легкомыслие, у кого — жестокость, у кого — слабость к житейским благам и т. д. Манассеин же представляется мне цельным и чистым кристаллом, без единой трещины, без единого пятна».

У Йозефа Брейера (Breuer) была длинная опрятная борода, самая большая в Вене, видимо, таким образом он компенсировал преждевременное облысение. Его уши торчали под прямым углом к голове, словно ручки у кувшина. Никто не назвал бы Йозефа красивым, но в очертании его ушей было заключено редкое сочетание силы и нежности.

Дед Йозефа был сельским хирургом в местечке около венского Нейш-тадта и умер в сравнительно молодом возрасте. Отцу Йозефа пришлось самому добиваться образования. В тринадцать лет он прошел пешком пятьдесят миль до Прессбурга, чтобы поступить в духовную семинарию, а в семнадцать прошагал почти двести миль до Праги, чтобы завершить курс обучения. Он стал выдающимся педагогом: в Праге, Будапеште и Вене он обучал еврейскому языку, истории и культуре. 15 января 1842 года в Вене у него родился сын Йозеф. Важно сказать, что отец воспитал Йозефа на учении Талмуда, и он не мог переступить принятых нравственных норм. Этому обстоятельству суждено будет сыграть свою особую роль, о чем разговор впереди. Семья Йозефа Брёйера проживала в центре города, на Брандштете, 8, в двух кварталах от площади Святого Стефана и фешенебельных лавок Кертнерштрассе и Ротентурмштрассе. Из окон дома Брёйеры могли любоваться благородными шпилями собора Святого Стефана, двумя романтическими башнями перед фронтоном и крутой мозаичной крышей, гигантским колоколом Пуммерин, гудевшим, когда жителей города призывали тушить пожар или звали на молебен. Заложенный в 1144 году за пределами первоначальной средневековой городской стены, собор, как и столица, которой он служил, воплотил в себе семь веков архитектуры. Его внутреннее устройство было величественным, внешнее — намного более прагматичным. Здесь на открытом воздухе высилась кафедра, с которой священники призывали венцев отогнать от осажденной Вены турок. Здесь было распятие Христа с таким выражением боли на лице, что верующие независимо от своей конфессии, проходя мимо, крестились и называли его «Христом с больными зубами».