Екатерина Останина - Фонтенбло

Но и это был еще не конец. В XVIII столетии особой популярностью пользовались разнообразные пародии на пьесы, и вскоре Вольтер услышал, что пародия написана и на его «Семирамиду», причем постановка состоится в Фонтенбло. Философ был в отчаянии. Едва услышав новость, он схватился за перо и начал писать адресату совершенно неподходящему – королеве. На нескольких страницах обыгрывалась на все лады одна и та же фраза: «Мадам, я припадаю к ногам Вашего Величества и заклинаю Вас Вашим благородством и величием: не отдавайте меня на растерзание моим врагам» и т. д. Видимо, на Вольтера нашло затмение, поскольку королева не просто не любила его, но считала антихристом и разжигателем всего самого дурного, что только можно было себе вообразить.

Ответ она написала, и его Вольтер получил очень скоро. Ледяным тоном королева пояснила, что ему должно быть известно: пародии очень популярны в придворных кругах, и ее величество не имеет никакого права (да и особенно не желает) запрещать одну из них. И тут Вольтер сломался и, раскаявшись, вспомнил о мадам де Помпадур. Она немедленно пошла ему навстречу, отменила в Фонтенбло постановку пародии, но, что еще важнее, – в Париже.

Маркиза писала ему: «Если бы мне и не было известно, что Вы больны, то я наверняка поняла бы это по Вашему второму письму. Вы совершенно напрасно терзаете себя из-за обидных вещей, которые Вам говорят люди, хотя, как мне кажется, Вы уже могли давно к этому привыкнуть. Со всеми великими людьми и во все времена поступали именно так: смешивали с грязью при жизни и превозносили после смерти. Вспомните хотя бы о Корнеле и Расине, к которым относились куда хуже, чем к Вам. Однако я убеждена в том, что Ваше благородство не позволит Вам обидеть Кребийона. Он, как и Вы, обладает талантом, и, кроме того, я очень ценю его и уважаю. Вы видите, что я принимаю Вашу сторону, выступая против всех тех, кто обвиняет Вас, но, прошу, не ведите себя подобно им. Я знаю Вас и уверена, что на подобную низость Вы не способны. Вы пишете, что меня тоже преследует злая молва. Я знаю это, но отношусь к сплетням с глубочайшим презрением. Итак, прощайте, друг мой, и берегите себя, и, пожалуйста, не гоняйтесь больше за королем Пруссии, хотя Вы и говорите о том, будто он обладает возвышенной душой. Если Вы знаете величие души Вашего господина, то впредь не оставляйте его, и, между прочим, подобного поведения я Вам больше не прощу».

Как следовало ожидать, Вольтер и не подумал следовать совету маркизы. Он снова уехал в Германию, обвиняя в своих бедах соотечественников, и особенно мадам Помпадур, по вине которой он был вынужден отправиться в свою добровольную ссылку. Еще бы, вот если бы она заставила короля полюбить его, предоставила ему возможность жить в Фонтенбло, как и раньше, то уж, конечно, он не подумал бы уехать. И он снова и снова вымещал злость на маркизе, строча желчные стишки:

Неудивительно, что после таких виршей мадам де Помпадур избегала общаться с Вольтером несколько лет, хотя и в этом случае ее великодушие не имело пределов – Вольтер продолжал регулярно получать пенсию, которую она же ему и назначила. Маркиза была на редкость великодушна, поскольку никогда не страдала комплексом неполноценности; она уважала себя и спокойно шла избранным путем, уверенная в себе и своих силах. Если она чего-то и боялась, то только потерять своего любимого короля.

Однажды она беседовала с Людовиком о политике.

– Все мои советники – по натуре республиканцы, – сказал король с сожалением. – Правда, пока я правлю, система будет держаться, но что произойдет с нашими детьми, и подумать страшно.

В этот момент в апартаментах появились очаровательные мадам д’Амблимон и мадам д’Эспарбе.

– А вот и мои крохотные кошечки пришли, – воскликнула маркиза. – Поверьте, Сир, они не смогут понять всех этих вещей, о которых Вы мне говорили. Я бы посоветовала Вам отдохнуть от мрачных мыслей на охоте, а прелестными дамами займусь я.

Мадам д’Амблимон считалась при дворе настоящей героиней, поскольку однажды взяла на себя смелость отвергнуть ухаживания короля. После подобного достойного поступка по совету мадам де Помпадур Людовик решился подарить красавице дорогое бриллиантовое ожерелье. Он всегда прислушивался к ее советам. Та к же и в тот раз, услышав предложение отправиться на охоту, он заговорил о егере Ламартре, которого высоко ценил как личность незаурядную. Вскоре к беседе присоединились другие придворные, и король снова и снова начинал рассказ, а мадам де Помпадур слушала его по-прежнему предельно внимательно, как если бы слышала эту историю впервые. Все эти беседы по приказу маркизы записывала ее преданная горничная, мадам дю Оссе. Обычно она устраивалась в галерее или же занималась своими прямыми обязанностями. У маркизы не было секретов от нее, и горничная имела право в любое время уходить или приходить, когда ей этого хотелось. Мадам Помпадур говорила ей: «Я и король доверяем тебе, и у нас нет секретов от тебя. В твоем присутствии мы можем говорить настолько же свободно, как если бы ты была каким-нибудь домашним животным, например кошкой».

Мадам дю Оссе не хватало образования, и ее описания бесед короля и его фаворитки даны без соблюдения хронологической последовательности, но врожденная живость ума позволяла ей сохранить тон диалога, и, кроме того, она обладала редкой способностью замечать самое главное в разговоре. Эта дама происходила не из знатной семьи, хотя имела благородное происхождение, и существует мнение, что мадам де Помпадур знала свою горничную с детства. Скорее всего, госпожа дю Оссе очень нуждалась, если согласилась стать горничной, но ее вполне устраивало ее положение, тем более что всем было известно, как мадам де Помпадур заботилась о своих друзьях, просто знакомых и слугах, и те платили ей преданностью и благодарностью.

Дневник мадам дю Оссе сохранился чудом. Дело в том, что ее брат, господин де Мариньи, решил после ее смерти сжечь дневник со всеми прочими бумагами, не достойными, на его взгляд, внимания. Именно за этим занятием его застал друг, коллекционирующий житейские истории и анекдоты. Друг попросил разрешения взять этот дневник, а Мариньи не возражал. Потом этот документ стал собственностью шотландца, проживавшего во Франции, – мистера Кроуфорда, дружившего с Марией-Антуанеттой. Кроуфорд привел в порядок записи и выпустил их в 1809 году. Вскоре оригинал был безвозвратно утерян. Однако по этой же причине в подлинности документа большинство историков сомневаются, мотивируя это тем, что Мариньи просто не мог так легкомысленно распорядиться документом, имеющим непосредственное отношение к его сестре. Но известно также, что господин Мариньи сентиментальностью не отличался. Никто не ставит под сомнение тот факт, что сестру он очень любил; и при этом известно, что ему же было поручено распродать вещи маркизы де Помпадур после ее смерти, что тот успешно и сделал, нисколько не посчитавшись с чувствами умершей, когда отдавал в чужие руки наиболее дорогие для нее предметы.