Геннадий Прашкевич - Самые знаменитые ученые России

Хлопоты друзей вернуть Ковалевскую в Россию не увенчались успехом.

Всю жизнь Ковалевская хотела заниматься именно тем, что у нее получалось лучше всего.

В России ей этого не позволили.

Правда, по представлению академиков П. Л. Чебышева, В. Г. Имшенецкого и В. Я. Буняковского, в декабре 1889 году она была избрана членом-корреспондентом Петербургской академии наук. Для этого пришлось на правительственном уровне решать принципиальный вопрос о допущении женщин к избранию в члены-корреспонденты. «Наша Академия наук только что избрала вас членом-корреспондентом, – телеграфировал Ковалевской Чебышев, – допустив этим нововведение, которому не было до сих пор прецедента. Я очень счастлив видеть исполненным одно из моих самых пламенных и справедливых желаний».

К сожалению, долгожданную победу Ковалевская праздновала недолго.

29 января 1891 года она умерла от воспаления легких при возвращении из Парижа в Стокгольм. Ей шел сорок первый год, она была в самом расцвете умственных сил и таланта. Фриц Леффлер, друг Ковалевской, написал на ее смерть стихи.

Память о Ковалевской осталась не только в науке.

Большой популярностью у современников пользовался ее роман «Нигилистка», (1891), ставилась на сцене драма «Борьба за счастье» (1887), написанная в соавторстве со шведской писательницей А. Ш. Леффлер-Эдгрен (сестрой математика Миттаг-Леффлера).

«Я понимаю, – писала Ковалевская в воспоминаниях, опубликованных в 1890 году, – что вас так удивляет, что я могу заниматься зараз и литературой и математикой. Многие, которым никогда не представлялось случая более узнать математику, смешивают ее с арифметикой и считают ее наукой сухой и бесплодной. В сущности же это наука, требующая наиболее фантазии, и один из первых математиков нашего столетия говорит совершенно верно, что нельзя быть математиком, не будучи в то же время поэтом в душе…

Мне кажется, что поэт должен только видеть то, чего не видят другие, видеть глубже других. И это же должен и математик.

Что до меня касается, то я всю мою жизнь не могла решить: к чему у меня больше склонности – к математике или к литературе? Только что устанет голова над чисто абстрактными спекуляциями, тотчас начинает тянуть к наблюдениям над жизнью, к рассказам, и наоборот, в другой раз все в жизни начинает казаться ничтожным и неинтересным; и только одни вечные, непреложные научные законы привлекают к себе…»

Как всякому русскому человеку Ковалевской близки были идеи сочувствия, так хорошо выраженные Н. Г. Чернышевским в «Первом сне Веры Павловны», самом, наверное, пронзительном из всех четырех снов.

«Снится ей, что она заперта в сыром, темном подвале. И вдруг дверь растворилась, и Верочка очутилась в поле, бегает, резвится и думает: „Как же это я могла не умереть в подвале?“ – „Это потому, что я не видела поля; если б я видала его, я б умерла в подвале“, – и опять бегает, резвится. Снится ей, что она разбита параличом, и она думает: „Как же это я разбита параличом? Это бывают разбиты старики, старухи, а молодые девушки не бывают“. – „Бывают, часто бывают, – говорит чей-то незнакомый голос, – а ты теперь будешь здорова, вот только я коснусь твоей руки – видишь, ты уж и здорова. Вставай же… Я хочу, чтоб мои сестры и женихи выбирали только друг друга. Ты была заперта в подвале? Была разбита параличом?“ – „Была“ – „Теперь избавилась?“ – „Да“. – „Это я тебя выпустила, я тебя вылечила. Помни же, что еще много не выпущенных, много не вылеченных. Выпускай, лечи. Будешь?“ – „Буду“.

Может, в этом кроется разгадка русской души.

Может, сон Верочки не раз повторяла про себя Софья Ковалевская и в счастливые и в трагические для себя дни.

Выдающийся физиолог.

Родился 1 августа 1829 года в селе Теплый Стан Симбирской губернии в семье отставного русского офицера, служившего в свое время в знаменитом Преображенском полку, созданном еще Петром I. В роду Сеченовых (по матери) были калмыки.

Сеченов вспоминал:

«Из всех своих братьев я вышел в черную родню матери.

Мальчик я был очень некрасивый, черный, вихрастый и сильно изуродованный оспой (родители, должно быть, не успели привить мне оспу, она напала на меня на первом году и изуродовала меня одного из всей семьи), но был, должно быть, неглуп, очень весел и обладал искусством подражать походкам и голосам, чем часто потешал домашних и знакомых. Сверстников по летам, мальчиков, не было ни в семьях знакомых, ни в дворне; рос я всю жизнь между женщинами, поэтому не было у меня ни мальчишеских замашек, ни презрения к женскому полу; притом же был я обучен правилам вежливости. На всех этих основаниях я пользовался любовью в семье и благорасположением знакомых, не исключая барынь и барышень».

В 1839 году, после смерти отца, Сеченов, по совету старшего брата, офицера, поступил в Главное инженерное училище в Петербурге, там брали самую низкую плату за обучение. «У кого были деньги, – вспоминал Сеченов, – могли в эти часы (обеденный перерыв) покупать за свой счет (в столовой у служителя Галкина) булки с маслом и зеленым сыром и сладкие пирожки, а для неимущих выставлялась в столовой большая корзина с ломтями черного хлеба. Многие из нас, неимущих, зимой, когда топились печи, обращали эти ломти в сухари. Сушильнями служили печные трубы, и к вечеру лакомство было уже готово, чтобы хрустеть на зубах».

Учился Сеченов в одно время с будущими писателями Достоевским и Григоровичем.

Химия и физика, неплохо преподававшиеся в училище, несомненно, помогли Сеченову определить свои интересы. «Математике обучали недурно, – вспоминал он. – В низшем классе – арифметика; в следующем – алгебра, геометрия и тригонометрия; во втором классе – аналитическая геометрия и начертательная; в старшем кассе – дифференциальное исчисление и аналитическая механика. Интегральное исчисление вел известный математик Остроградский, который, шутя, оценивал математические способности своих слушателей очень низко. Наивысший балл – 12 – он ставил первому математику – Богу, потом – великому Эйлеру; себе он ставил 9 баллов; преподавателю дифференциального исчисления – 6 баллов, а всем слушателям – нуль. Математика мне давалась, и попади я из Инженерного училища в университет на физико-математический факультет, из меня мог бы выйти порядочный физик, но судьба решила иначе».