Геннадий Прашкевич - Самые знаменитые ученые России

Зато речь, произнесенная в 1937 году «босоногим ученым» на Втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников, весьма пришлась по душе И. В. Сталину. Спор, развернувшийся к тому времени вокруг генетики и вообще положения в биологии, сам Лысенко охарактеризовал так:

«…На самом деле, товарищи, хотя яровизация, созданная советской действительностью, и смогла за довольно короткий период, за какие-то 4–5 лет, вырасти в целый раздел науки, смогла отбить все нападки классового врага, – а не мало их было, – но сделать надо еще много, товарищи, ведь вредители-кулаки встречаются не только в вашей колхозной жизни. Вы их по колхозам хорошо знаете. Но не менее они опасны, не менее они закляты и для науки. Немало пришлось кровушки попортить в защите во всяческих спорах с некоторыми так называемыми учеными по поводу яровизации, в борьбе за ее создание, немало ударов пришлось выдержать в практике. Товарищи, разве не было и нет классовой борьбы на фронте яровизации? В колхозах были кулаки и подкулачники, которые не раз нашептывали крестьянам, да и не только они, а всяческий классовый враг шептал крестьянину: „Не мочи зерно, ведь так семена погибнут“. Было такое дело, были такие нашептывания, такие кулацкие, вредительские россказни, когда вместо того, чтобы помогать колхозникам, делали вредительское дело и в ученом мире, а классовый враг – всегда враг, ученый он или нет».

Именно на эти слова Сталин откликнулся аплодисментами: «Браво, товарищ Лысенко, браво!»

Уже с конца 20-х годов травля Вавилова и ведущих генетиков страны превратилась в планомерную, поскольку Лысенко и его постоянный помощник И. Презент объявили о создании новой концепции наследственности, противопоставив ее общепризнанной хромосомной теории, объявленной ими реакционной, идеалистической, метафизической и бесплодной. До какой-то поры Вавилов воздерживался от прямых дискуссий, понимая, что советская пресса, несомненно, поддержит не какого-то там профессора-буржуя, на которого он походил, а выходца из крестьянской семьи. Такая терпимость привела к тому, что Лысенко стал высказываться совсем просто: «Что это еще за ген, кто его видел? Кто его щупал? Кто его на зуб пробовал?» А некто А. А. Коль в статье, напечатанной в журнале «Природа», заявил: «…Вавилов и его сотрудники, посещая Абиссинию, Палестину, Северную Африку, Турцию, Китай, Монголию, Японию и другие страны, интересовались не столько отбором наилучших для Союза экотипов, как это делали американцы, сколько сбором морфологических диковинок для заполнения пустых мест его гомологических таблиц».

В марте 1939 года во Всесоюзном институте растениеводства на Выездной сессии областного бюро секции научных работников Вавилов попытался, наконец, ответить своим обвинителям:

«…Крупным специфическим дефектом в нашей обстановке является разноголосица, которая существует сейчас в науке, и это очень сложный вопрос. Мы большое учреждение, охватываем громаду науки, вопрос о культурах, об их распределении, об их введении в жизнь, о земледельческом освоении территории. Вопрос сейчас идет не о всей громаде, вопрос идет о генетике, но участок стал злободневным, ибо наши концепции очень расширились. Конечно, как всегда в науке, вопрос решит прямой опыт, решат факты, однако это длительная операция, особенно в нашем деле селекционном.

Надо сказать, что у нас здесь получается разноголосица очень серьезная.

Я не могу здесь на ней остановиться подробно, но скажу, что существует две позиции, позиция Одесского института ( последователи Лысенко ) и позиция ВИРа ( Всесоюзный институт растениеводства, директором которого был Вавилов ). При этом надо сказать, что позиция ВИРа – это позиция современной мировой науки, в этом нет никакого сомнения, науки, написанной не фашистами, а просто передовыми тружениками. И если бы мы собрали здесь аудиторию, состоящую из самых крупных селекционеров, практиков и теоретиков, то я уверен, что они голосовали бы с вашим покорным слугой, а не с Одесским институтом. Это дело очень сложное. Приказом, хотя бы Наркома, такое дело не решается. Пойдем на костер, будем гореть, но от своих убеждений не откажемся. Говорю вам со всей откровенностью, что верил, верю и настаиваю на том, что считаю правильным, и не только верю, потому что вера в науке – это чепуха, но говорю о том, что я знаю на основании огромного опыта. Это факт, и от этого отойти так просто, как хотелось бы и занимающим высокий пост, нельзя. Положение таково, что какую бы вы ни взяли иностранную книгу, все они идут поперек учению Одесского института. Значит, эти книжки сжигать прикажете? Не пойдем на это. До последних сил будем следить за передовой мировой наукой, считая себя настоящими дарвинистами, ибо задачи освоения всех мировых ценностей, мировых растительных ресурсов, которые создало человечество, могут быть выполнены только при таком подходе к делу, и те клички, которые иногда тут даются, нужно сначала очень внимательно продумывать».

В августе 1940 года Вавилов был арестован.

Это случилось под Черновцами на Западной Украине, где работала очередная экспедиция Вавилова. Прибыв в Черновцы, Вавилов с группой сотрудников отправился в предгорный район для сбора растений. Как потом шептались противники Вавилова: шел к границе.

Сохранилось свидетельство, что в вещевом мешке ученого сотрудники НКВД обнаружили сноп полбы – полудикой местной пшеницы. Видимо, это было последним научным открытием Вавилова. На самолете он был доставлен в Москву, где ученому предъявили целый букет обвинений: шпионаж в пользу Англии, принадлежность к заговору «правых», руководство «Трудовой крестьянской партией», проведение специальных работ, приносящих урон советской науке, вредительство в сельском хозяйстве, связь с белоэмигрантами и так далее. Вавилов был приговорен к смертной казни, однако приговор не был исполнен немедленно, такое иногда случалось. В Саратовской тюрьме, куда Вавилов был переведен с другими арестантами в начале войны, смертную казнь ученому заменили десятилетним заключением. Говорят, войдя в камеру в Саратове, он представился: «Перед вами, говоря о прошлом, – академик Вавилов, а сейчас, по мнению следователей, дерьмо».

Всего чуть более года выдержал Вавилов в тюрьме.

26 января 1943 года он умер.

В 1955 году реабилитирован посмертно.

Биофизик, основоположник гелиобиологии.

Родился 26 января 1897 года в городе Цехановец (Польша).

Отец Чижевского – артиллерист, генерал-майор, во время первой мировой войны командовал артдивизионом и бригадой на Юго-Западном фронте. С 1918 года служил в Красной Армии. Начальствовал на курсах красных командиров в Калуге, где Чижевский-младший подружился с Циолковским. Эта дружба определила многие научные интересы А. Л. Чижевского, прежде всего, астрономические.