Надежда Ионин - 100 великих замков

В 23 года маркиз женился на Рене Пелажи Монтрель — дочери президента Податного суда, которая считалась очень некрасивой. Рассказывали, что в день, когда молодых представляли ко двору короля Людовика XV, Донасьен даже не явился, и вся церемония прошла без него. Но Рене Пелажи не была красива, может быть, только на первый взгляд: все ее очарование сосредоточилось в нежных и выразительных глазах, подернутых меланхолической дымкой, как будто прикрывающей глубокую сердечную тайну. Это была обаятельная молодая девушка, но очарование ее не сразу бросалось в глаза.

Сердце маркиза завлекла младшая сестра — Луиза де Монтрель, и в первый же удобный момент любовники бежали в Италию. После этого в лице тещи маркиз на всю жизнь приобрел своего самого заклятого врага. В течение нескольких месяцев, останавливаясь лишь в небольших городках, любовники объехали весь Пьемонт. Маркизу де Саду казалось, что он достиг полноты своих желаний и счастья, которые ему давало обладание чистой девушкой. А Луиза де Монтрель старалась волнениями страсти и бродячей жизни заглушить угрызения совести и не переставала думать о матери, пораженной ее внезапным бегством, и о своей доверчивой сестре, по отношению к которой она сделалась предательницей. Среди удовольствий в стране, где все говорит о любви, она не могла изгнать воспоминаний прошлого, и неизбывная горечь отравляла ей часы самых пылких увлечений.

В первых числах декабря 1772 года в Шамоери любовники были арестованы: Луизу отправили во Францию, а маркиза заточили в савойский замок Миолан. Никаких документов и записей при нем не нашли, вещей практически тоже не было. Де Сада привезли в замок только в том, что было на нем надето, были еще кое-какие мелочи из белья и посуды да две его любимые легавые собаки. За ним последовал в заключение и его слуга Латур.

Историк Манабреа в своих записях писал уже в 1856 году, что «своими величественными башнями в строгом стиле, толстыми стенами, возвышающимися на утесе высотой в 100 футов, замок не утратил ничего из своей древней гордости и доминировал над всеми окрестностями». Крепость, возведенная на утесе над извилистой долиной реки Изер, имела неправильно вытянутую форму: ее стены представляли собой то ломаные, то дугообразные линии, так как возводились в соответствии с очертаниями огромного утеса, ставшего ее основанием. С этого горного утеса, как будто самой природой предназначенного сторожить всю страну, можно было видеть зеленые леса, ленты полей и виноградников, окаймленные рекой, а на горизонте возвышались Альпы.

Маркиза поместили в сторожевую башню, цокольный этаж которой прозвали «Адом», так как о его подземных карцерах рассказывали леденящие душу истории. Над «Адом» располагалось «Чистилище» — тюремная камера с камином и каменной скамьей, а выше «Чистилища» — на этаже «Трезор» (Казна) — проживал в двухкомнатном помещении комендант Миолана.

«Графу Мазану» (так назвался маркиз де Сад) отвели одно из самых почетных помещений замка — «Большую надежду», где он и разместился со своими собаками, а слуга Латур расположился в крохотной смежной комнатушке. В прихожей «Большой надежды» всегда находился караульный.

На другой день после заключения комендант предложил «графу Мазану» подписать следующую бумагу:

«Я обещаю и даю честное слово, что… буду исполнять все приказания, которые мне будут отданы господином комендантом, и ничем не нарушу его запрещений, не сделаю никаких покушений к побегу, не выйду из сторожевой башни замка и не позволю этого сделать моему слуге, разве буду иметь на то особое разрешение.»

Заключенным доставили кровати, матрацы, столовое и постельное белье, столы, стулья и другие необходимые вещи. Солдатам было строго-настрого запрещено выполнять какие-либо поручения барина и его слуги без разрешения коменданта, который не позволял маркизу ни получать, ни отсылать письма прежде, чем он сам их не прочтет. Побег из замка действительно считался невозможным, о таком здесь никто и не помнил. Но маркиз с первого дня заключения думал только о том, как бы освободиться — даже без согласия своих тюремщиков. В ожидании свободы он старался разнообразить томительность своего заключения игрой в карты, но чаще проигрывал, и это его страшно раздражало.

С некоторого времени он решил усыпить бдительность своих стражников и при всяком удобном, а порой и неудобном, случае выражал свое раскаяние. Еще недавно такой гордый и заносчивый, он вдруг сделался тихим и вежливым. Комендант с удовольствием заметил эту перемену, не подозревая, что маркиз уже получил «важные сведения» из Шамбоери и по его указанию начались приготовления к побегу.

Маркиза де Сад прибыла в Дофине, где нашла 15 решительных и хорошо вооруженных людей. В ночь с 1 на 2 мая небольшой отряд расположился неподалеку от замка и ждал только условного сигнала. Сопротивления небольшого гарнизона они не боялись, так как большинство солдат было подкуплено, только комендант ни о чем не догадывался. Предупрежденный заранее маркиз вышел, без шума направился к маленькому отряду, вскочил на коня и ускакал…

Но иллюзии маркизы, надеявшейся возвратить супруга в лоно семьи, вскоре развеялись. Маркиз долго скитался, меняя города и жилища, чтобы сбить преследователей с толку, но это вовсе не означало, что он утихомирился и стал вести порядочный образ жизни. Слухи о его сексуальных бесчинствах доходили до Франции, где президентша Монтрель тем временем заручилась тайным королевским указом на арест де Сада. И как только маркиз оказался на родной земле, он тут же попал в руки полиции, и в 1777 году за ним закрылись ворота Венсенского замка. Свое новое местопребывание маркиз так описывал жене:

«Я нахожусь в башне, запертой девятнадцатью железными дверями, свет я вижу через два крошечных окошка, каждое из которых закрыто двадцатью решетками. На десять-двенадцать минут ко мне приходит человек, приносящий еду. Остальное время я провожу один, в слезах.»

Пленник имел право лишь на час прогулки «в замкнутом дворе, где можно дышать только запахом стражников и кухни». Маркиза приводило в отчаяние и ужас то, что связь с внешним миром прервалась; теща распоряжалась его состоянием и продавала земли, словно он уже умер; воспитанием детей занимались те, кого он презирал… Полной пыткой для маркиза была и полная неопределенность: тайный приказ короля не ставил предела сроку заключения, и де Сад чувствовал себя замурованным, лишенным всякой возможности действовать. Тюремное заключение он воспринимал как несправедливое:

«Если я заслужил смерть на эшафоте, я не прошу милости. Но если я виновен в том, что делают все, чему можно наблюдать сотни примеров на дню, я не должен терпеть несправедливость.»