Юрий Абрамов - 100 Великих Книг

5. Фактическая рыночная цена может быть выше или ниже стоимости.

6. А где же стоимость материалов, потраченных на изготовление товара? А она, если рассуждать последовательно, в конечном итоге сведется к заработной плате работников, которые эти материалы изготовили.

7. Тезис, оказавшийся в последующие два века наиболее содержательным, острым, дискуссионным. Это о так называемой «невидимой руке» рынка. В условиях рыночного обмена каждый человек, руководствуясь своими эгоистическими побуждениями о выгоде и преследуя свой интерес, на самом деле участвует в великом разделении труда и увеличивает не только свое, но и общее благосостояние. Двухвековое обсуждение этой идеи породило целые направления в экономической науке: либерализм и фритредерство, дирижизм, монетаризм и т. д.

Значение труда А. Смита в развитии экономической науки неоценимо. Его считают своим предшественником практически все школы и направления (даже начисто отрицающие друг Друга). Происходит это в силу того, что «Богатство народов» было первым систематическим изложением науки о хозяйстве за три предшествующих века. И как у всех первопроходцев, терминология у Смита не отработана, многое противоречиво, что-то совсем неправильно. Многое можно понять по-разному. Но подкупает искренность ученого, блестящий стиль, несмотря на длинные фразы, глубокое проникновение в суть явлений (этому у него учились и Д. Рикардо, и К. Маркс).

«Богатство народов» стоит в веках как утес, о который дробятся бушующие волны любых экономических идей.

Жизнь Канта бедна яркими событиями. Он родился и умер в Кенигсберге (нынешнем Калининграде), прожив 80 лет. Около трех лет даже считался российским подданным — после того как русские полки в ходе Семилетней войны вступили в Кенигсберг, а Восточная Пруссия была в первый раз (тогда еще временно) присоединена к России. Кант никогда не выезжал за пределы родного города, никогда не был женат, никогда не вставал позже пяти часов и никогда не нарушал размеренного распорядка жизни. Хорошо известно, что соседи определяли время не по часам городской ратуши, а по регулярным прогулкам философа. Лишь однажды он озадачил добродушных бюргеров: профессор не вышел на традиционную, почти что ритуальную прогулку — он зачитался только что изданной книгой Руссо «Об общественном договоре» и забыл все на свете, пока не дочитал до последней страницы.

Маленький, сухонький, хрупкий, как фарфор, вечно погруженный в себя философ был похоронен у стены кафедрального собора, где была возведена скромная колоннада с чугунной решеткой. Теперь это место паломничества именуется мавзолеем Канта. Ранней весной 1945 года, когда советские войска штурмом взяли Кенигсберг, какой-то «любитель философии» нацарапал штыком на стене под памятной доской: «Ну что, Кант! Теперь ты веришь, что мир материален?» Кощунственно, но, согласитесь, апокалиптично: перекличка двух эпох на фоне горящих руин Восточной Пруссии. Я собственными глазами видел эту надпись в конце 50-х годов, мне показал ее отец, неназойливо прививавший вкус и интерес к философии. Позже, во время реставрации могилы Канта, надпись зашлифовали, и теперь рассказ о ней перешел в разряд местных легенд.

«Критика чистого разума» — главный труд родоначальника классической немецкой философии и одно из величайших достижений человеческого гения. По образной характеристике Генриха Гейне, эта книга есть меч, отрубивший голову Богу. Никто и не сказал о Канте лучше, чем немецкий поэт: «Прочь, призраки, — я буду говорить о человеке, одно имя которого звучит, как заклинание, я буду говорить об Иммануиле Канте!» И далее Гейне сравнивает Канта с Робеспьером. Оба они по природе своей и происхождению — мещане, мелкие буржуа. Случись иначе — они бы отвешивали в лавке кофе и сахар. Но у истории свои законы: судьба захотела, чтобы они взвешивали другие вещи, и одному бросила на весы короля, а другому — Бога.

В чем же величие Канта и его знаменитой книги? До Канта европейская философия, хотя и считалась традиционно «наукой наук» и царицей мудрости, — все же как бы скользила по поверхности, ограничиваясь кругом строго определенных проблем, заданных еще Аристотелем. Кант был первым, кто осмелился заглянуть в такие глубины человеческого разума и разглядеть там такие вещи, какие до этого не удавалось никому.

В принципе Канта всегда и во всем интересовали два гносеологических вопроса — почему и как. Позже он спроецирует их на все сферы общественной жизни, особенно его интересовали мораль и искусство. Но в «Критике чистого разума» речь идет исключительно о познании. Итак, почему существуют наши знания о мире и, главное, почему возможно новое знание? Как оно появляется, на чем основывается, каков конкретный механизм познавательного процесса от его первого до последнего шага. С одной стороны, рассуждает философ, все знание черпается из окружающего мира и берется из чувственного опыта. С другой стороны, в структуре самого знания, которым оперирует любой человек, — в понятиях, идеях, суждениях, умозаключениях, теориях, гипотезах и т. п. — нет ничего такого, что можно было бы отыскать и пощупать, так сказать, в окружающем мире. Что же это за феномены? Откуда они берутся? И каковы законы их формирования?

С самим объективным миром тоже не все так просто. Конечно, он существует, но совсем не таков, как это нам представляется. Более того, чувства человека — единственные каналы связи с окружающей действительностью — не дают возможности познать этот мир таким, каков он есть на самом деле. Говоря простым (и современным) языком, мы видим окружающие предметы, но не видим образующие их молекулы, атомы, поля, флуктуации вакуума, другие глубинные природные явления, находящиеся к тому же в неразрывной взаимосвязи. И нам — в силу природной же организации — никогда не дано все это увидеть. Мы имеем дело только с феноменами нашего собственного сознания. Почему и как — вот и давайте разберемся. Но сначала условимся: все что не в нас, за пределами наших чувств и разума, это — вещь в себе. Она существует, но она не познаваема. И не стоит по этому поводу стенать и рыдать — есть проблемы гораздо поинтереснее. (Знаменитая кантовская «вещь в себе» — не точный, но закрепившийся в науке перевод понятия, которое означает «вещь сама по себе», то есть такая, какой она существует без соприкосновения с человеком, его органами чувств и всем механизмом познания.)

Старая докантовская философия вообще оказалась не способной заглянуть в те бездны, которые открылись кенигсбергскому философу:

Я не уклонился от поставленных человеческим разумом вопросов, оправдываясь его неспособностью [решить их]; я определил специфику этих вопросов сообразно принципам и, обнаружив пункт разногласия разума с самим собой, дал вполне удовлетворительное решение их. Правда, ответ на эти вопросы получился не такой, какого ожидала, быть может, догматически-мечтательная любознательность; ее могло бы удовлетворить только волшебство, в котором я не сведущ. К тому же и естественное назначение нашего разума исключает такую цель, и долг философии состоял в том, чтобы уничтожить иллюзии, возникшие из-за ложных толкований, хотя бы ценой утраты многих — признанных и излюбленных фикций. В этом исследовании я особенно постарался быть обстоятельным и смею утверждать, что нет ни одной метафизической задачи, которая бы не была здесь разрешена или для решения которой не был бы здесь дан, по крайней мере, ключ.