Кирилл Королев - Античная мифология. Энциклопедия

Руины храма Зевса в Олимпии.

Зевс в Додоне почитался под именем Ναΐοη; рядом с ним пользовалась большим уважением Диона, которую, вероятно, признавали его супругой. Вероятно, существование в Додоне жрецов и жриц находилось в связи с этим двойным культом. По словам Страбона, женщины стали давать прорицания в Додоне именно со времени введения культа Дионы. При Геродоте в Додоне были три жрицы.

В Додоне было несколько способов прорицания. Самый употребительный и древнейший (упоминаемый еще в «Одиссее») — по шелесту листьев священного дуба, росшего близ святилища Зевса. Знамения, которые бог посылал в шелесте листьев, истолковывались жрецами или жрицами, для чего им необходимо было особое вдохновение; это очевидно из того, что додонские пелиады сравнивались с дельфийской пифией и боговдохновенными сивиллами. Этой необходимостью вдохновения для понимания знамений Додонское прорицалище существенно отличалось от других оракулов знаков. Для того чтобы вызвать вдохновение, без сомнения, употребляемы были разные подготовительные священные обряды (вроде омовений, курений, жертвоприношений и т. п.), но о них не сохранилось определенных известий.

Комментатор Вергилия Сервий упоминает о гадании по журчанию воды источника, протекавшего у корня священного дуба. Вероятно, это был тот самый источник, вода которого, по словам Плиния, имела чудесное свойство зажигать погруженные в нее погасшие факелы, хотя горящие факелы при погружении в нее гасли, как в обыкновенной воде. Очень может быть, что жрицы пили эту воду для возбуждения вдохновения перед гаданием, как в Дельфах пифия — воду Кассотидского источника.

Далее мы имеем достоверное свидетельство о гадании в Додоне по жребиям. Именно Цицерон рассказывает, что когда спартанские послы перед сражением при Левктрах явились сюда вопросить о победе и поставили сосуд, в котором были жребии, любимая обезьяна молосского царя перемешала и разметала жребии и все, что было приготовлено для гадания. После этого жрица сказала, что лакедемонянам следует думать не о победе, а о спасении. Стало быть, гадание производилось так, что вопрошающий, положив жребии в сосуд, ставил его на определенное место, вероятно, на жертвенник. Кто вынимал жребии — вопрошающий или жрец, остается неизвестным, но значение вынутого жребия объясняла, по-видимому, жрица.

Еще неоднократно упоминается «додонская медь». Это был пожертвованный керкирцами медный таз, поставленный на столбе, подле которого на другом столбе стояла медная же статуя мальчика, державшего в руке бич из трех медных цепочек с игральными костями на концах. Эти кости касались таза и, ударяясь об него при малейшем ветерке, производили протяжные звуки. Первоначально этот дар керкирцев служил только для украшения и выражение «додонский таз» или «додонская медь», «додонский бич» употреблялось в виде поговорки для обозначения болтливого, никогда не умолкающего человека; но в более поздние времена, быть может, производились гадания и по звукам, производимым ударами бича о таз.

При раскопках, произведенных в Додоне Карапаном, найдено было довольно много свинцовых табличек, на которых были написаны обращенные к оракулу вопросы.

Додонский оракул пользовался меньшей известностью и уважением, чем Дельфийский, но все-таки к нему нередко обращались не только соседи, но и более отдаленные государства (Спарта, Афины, Фивы и др.) или частные лица и даже иностранцы (Крез, по Геродоту). Этолийцы нанесли Додоне решительный удар своим набегом в 219 г.; во времена Страбона Додонское прорицалище было в полном упадке, но все-таки продолжало существовать даже при императоре Юлиане, который обращался за советом в Додону и Дельфы перед походом в Персию в 361 г., и окончательно исчезло, вероятно, только при Феодосии.

Почти одинаковой с Додонским оракулом известностью пользовался оракул Зевса-Аммона, находившийся в Ливии, в оазисе Сива, недалеко от г. Кирена. Собственно говоря, это не был греческий оракул, но его нельзя обойти молчанием, так как он имел огромное значение и для Греции, как это видно, между прочим, из того, что Дельфы, Додона и Аммон нередко ставятся рядом. Греки рано отождествили Аммона со своим Зевсом и, если верить Геродоту, слава его оракула уже в VI в. была так велика, что к нему обращался, в числе прочих греческих оракулов, лидийский царь Крез; но особенно прославился он после похода Александра Македонского. Способ гадания состоял в том, что жрецы в торжественной процессии носили на плечах кумир божества и особый жрец по колебанию и движениям кумира узнавал волю божества и сообщал ее вопрошающим.

Из других оракулов-знаков прежде всего упомянем об Олимпийском «пророческом алтаре Зевса», как называет его Пиндар. Здесь гадания производились посредством иероскопии. Гадатели из рода Иамидов славились тем, что умели извлекать из жертвенных знамений гораздо больше указаний, чем другие. Они гадали не только по внутренностям животных, но и по горению жертвенных кусков на алтаре и даже по кожам животных. Чаще всего, конечно, прибегали к их искусству прибывавшие в Олимпию для состязаний атлеты и их родственники, чтобы погадать насчет победы и т. п.; однако иногда обращались к Олимпийскому оракулу и государства, например, спартанцы в тех случаях, когда при наблюдении эфорами небесного свода являлись знамения, указывавшие на недовольство богов царями.

В ахейском городе Фары находилось прорицалище Гермеса, которое Павсаний описывает так. На площади стояла статуя Гермеса и перед ней жертвенник. Вопрощающий приходил вечером, воскурял благовония перед статуей, подливал масла в лампу, клал монету в урну, стоявшую направо от статуи, и говорил на ухо последней свое желание; затем, заткнув уши, уходил; дойдя до конца площади, открывал уши и первое слово, которое затем слышал, признавал ответом бога. Это — образец гадания по звукам.

Подобные же оракулы были в Фивах при алтаре Аполлона Сподия (где, впрочем, гадали и по горению жертв), в Смирне и пр.

Все оракулы этого вида, по своему значению стоявшие гораздо выше оракулов знаков, были посвящены Аполлону, богу света, которому приписывалось свойство просветлять души людей и приводить их во вдохновенное состояние, в котором они произносили слова, считавшиеся ответом самого бога на предложенный ему вопрос. Эти слова, большей частью несвязные, записывались жрецами или другими посредниками, состоявшими при святилище, и облекались обыкновенно — по крайней мере, в лучшие времена Эллады — в стройную поэтическую форму. Чем обусловливался экстаз прорицателей, мы не всегда можем определить с достоверностью, но что тут не был исключительно грубый обман, рассчитанный на легковерие толпы, это доказывается уже тем, что все экстатические прорицалища находились в таких местах, где существовали явления природы, которым приписывалась воодушевляющая сила, как, например, трещины скал, испускавшие испарения, источники воды, обладавшей какими-либо особыми свойствами, и т. п. Если и может быть речь о намеренном обмане, то только со стороны жрецов или посредников, которые, однако, благодаря оживленным сношениям со всеми областями эллинского мира, обладали такими обширными знаниями и такой политической мудростью, что, по крайней мере в лучшие времена, прикрываясь авторитетом своего бога, руководили всей общественной и религиозной жизнью Эллады. Все сказанное относится главным образом к знаменитейшему из оракулов этого вида — Дельфийскому, с которым мы теперь и познакомимся ближайшим образом.