Кирилл Королев - Китайская мифология. Энциклопедия

Охотник убивает солнца и пирует у Хозяйки Запада. Рельеф из храма У Ляна.

В поздней традиции образ Сихэ был переосмыслен: место богини заняли два (или четыре) придворных астронома правителя Яо — Си и Хэ. В «Книге преданий» рассказывается, что Яо «повелел Си и Хэ с благоговением следовать за Высочайшим Небом и рассчитать солнце, луну, планеты и звезды, с почтением определить для людей времена года. Отдельно приказал Старшему Си поселиться у охотников юй, в месте под названием Долина Восходящего Солнца, чтобы почтительно встречать восходящее солнце и регулировать восточные дела. Повелел Младшему Си поселиться в Южном повороте, чтобы регулировать южные изменения. Повелел Старшему Хэ поселиться на западе, в месте, называемом Долиной Сумерек, чтобы почтительно провожать заходящее солнце и регулировать западные свершения… Повелел Младшему Хэ поселиться на севере, в месте Обитель Мрака, чтобы регулировать северные изменения… Правитель сказал: „Вы, Си и Хэ, рассчитайте триста и шесть десятков и шесть солнц (дней. — Ред.) и с помощью вставной луны определите каждый из четырех сезонов и составьте год, рассчитайте с почтением все эти работы, и пусть повсюду у народа будут успехи“».

Эта традиция многими учеными признавалась более древней, чем традиция «Каталога», в которой Сихэ выступает как женское божество, однако А. Масперо убедительно доказал, что версия «Книги преданий» является эвгемерическим искажением мифологического сюжета. Благодаря этому искажению образ богини солнца трансформировался в образы придворных чиновников-астрономов. По замечанию Э. М. Яншиной, «„расчетверив“ божество солнца, систематизаторы традиции уничтожили и саму богиню солнца (солнце теперь — лишь одна частица мироздания, созданного верховным богом — Небом), и многих других богов, так или иначе связанных с солнцем».

К кругу солярных мифов относится о миф о великане Куафу, пытавшемся догнать солнце. В передаче «Каталога гор и морей» этот миф выглядит следующим образом: «Отец Цветущего (Куафу. — Ред.) соревновался в беге с солнцем, почти догнал его, но почувствовал жажду и пошел напиться. Пил в Реке (Хуанхэ. — Ред.) и в Вэй (приток Хуанхэ. — Ред.). Воды в них ему не хватило. Повернул на север, чтобы попить из Большого озера, но, не дойдя до него, умер от жажды. По пути он бросил свой посох, который превратился в Рощу Плодородия».

Куафу догоняет солнце. Гравюра к «Каталогу гор и морей».

Часть исследователей видит в этом сюжете мотив наказания дерзкого героя, посмевшего бросить вызов силам природы (ср. у Юань Кэ: «Великан совершил на первый взгляд немного глупое, но удивившее небо и тронувшее землю деяние»). [33]Э. М. Яншина, этимологизируя имя великана как Отец Цветущего, трактует его образ как образ умирающего и воскресающего бога растительности, подобного античным Адонису и Аттису, а мотив погони за солнцем истолковывает как поход божества плодородия за солнцем после зимней стужи. Особое значение в толкованиях мифа о Куафу придается его посоху, который упоминается и в историзированных версиях сюжета. Этот посох, превратившийся после смерти великана в плодоносящую рощу, сопоставлялся и с тирсом греческого Диониса, и с кадуцеем Гермеса, и с ваджрой индийского Индры — широкоизвестными символами плодородия.

Существуют два рассказа о смерти Куафу; по первому, он погибает от жажды, по второму — его как приспешника мятежника Чию убивает дракон Инлун. Оба варианта смерти Куафу трактуются как подтверждения его статуса божества плодородия. «Засуха и наводнения, часто связанные с летними дождями, были основными стихийными бедствиями в бассейне Хуанхэ. Это могло выразиться в образной форме — в мотиве смерти бога плодородия от жажды (= засухи, пересыхания рек) или от божества дождя [34](= обильные наводнения от дождей)… Миф об Отце Цветущего, дерзнувшем состязаться с солнцем, являлся, по-видимому, развитием более древнего мотива добывания (= возвращения) солнца божеством плодородия. Впоследствии древняя основа мифа могла быть забыта, и он наполнился новым содержанием» (Яншина).

Что касается лунарных мифов, здесь мы снова встречаемся с представлением о множественности светил. В «Каталоге гор и морей» говорится о двенадцати лунах, рожденных Чанси, супругой бога Дицзюня. Вполне вероятно, что в архаическом варианте мифа число лун равнялось количеству ночей, как и число солнц — количеству дней, то есть новая луна рождалась каждую ночь. Известны зооморфные олицетворения луны — жаба и заяц. По позднему мифу, в лягушку (жабу) превратилась богиня луны Чанъэ (Чанси, Шенъэ), похитившая снадобье бессмертия, а образ Лунного зайца, толкущего в ступе на луне снадобье бессмертия, не утратил популярности до наших дней. [35]

Миф о богине Чанъэ тесно связан с мифом об Охотнике И, супругой которого мыслилась эта богиня. Согласно мифу, И, подобно аккадскому Гильгамешу, устрашился смерти и отправился на поиски эликсира бессмертия. Эти поиски привели его на Запад, где обитала Хозяйка (или Бабка) Запада богиня Сиванму. Хозяйка Запада вознаградила героя эликсиром, но Чанъэ похитила это снадобье и бежала с ним на луну, где и превратилась в жабу.

Также известно предание о коричном дереве, которое растет на луне. Под этим деревом живет человек по имени У-ган, который стремится стать бессмертным. За свои проступки он был сослан на луну постоянно рубить корицу топором, однако любой шрам на коре мгновенно затягивается, поэтому У-ган обречен рубить дерево до окончания времен.

Луна и жаба — ее символ. Рельеф из Сычуани. Эпоха Хань.

Подобно олицетворениям солнца и луны, земля тоже мыслилась как женский персонаж, схожий с античной Землей-Геей, хотя в поздней традиции этот образ стал мужским и превратился в великого предка и бога земли. В «Речах царств» говорится: «Хоуту смог привести в порядок девять земель, поэтому ему и приносят жертвы как богу земли». Однако реконструкция позволяет восстановить «исконный» образ этого божества, которое в древности мыслилось матерью всего живого; как гласит «Книга преданий», «Небо и Земля (Ту) — отец и мать всех существ». Вероятно, некоторое время женское божество Хоуту и мужское божество Шэ (бог земли) существовали параллельно, но в иньскую эпоху образ Хоуту был переосмыслен как мужской.