Игорь Дамаскин - 100 великих операций спецслужб

В одном вагоне с этими офицерами оказался старый товарищ Резнера, Зонненберг, который пошел не по штабной линии, а стал летчиком и теперь командовал авиационным полком. Встречу отметили сначала в вагоне, а затем Зонненберг предложил сойти с поезда и заехать к нему домой, благо следующий поезд отправлялся через два с половиной часа. Фон Нечкау и Резнер приняли это предложение, и через полчаса приятели сидели в строгой солдатской квартире Зонненберга с видом на аэродром. Но то ли шнапс оказался слишком крепким, то ли встреча слишком горячей, то ли часы их подвели, но оказалось, что на поезд они уже не успевают. Следующий поезд уходил только утром, а пакет надо было доставить сегодня.

— Не беда, — воскликнул подвыпивший Зонненберг, — я вас на своем самолете мигом домчу.

Сказано — сделано. Он отдал какие-то команды, самолет выкатили из укрытия, и трое друзей, с трудом уместившись на двухместном самолете, отправились в путь. Зонненберг предложил продемонстрировать "мертвую петлю", но спутники вежливо отказались.

Погода была туманной, никаких ориентиров и радиомаяков в прифронтовой зоне не было, но, по словам пилота, он отлично знает местность и без труда выведет на нужный аэродром.

Вскоре, пробившись через слой облаков, действительно увидели аэродром, и Зонненберг уверенно пошел на посадку. Но уже катясь по дорожке, он с ужасом увидел, что вокруг стоят самолеты с бельгийскими опознавательными знаками. Попытался развернуться, но полосу перекрыла пожарная машина.

— Ну вот, прилетели, — единственное, что нашелся сказать протрезвевший Зонненберг.

— Где мы? — спросил фон Нечкау стоявшего внизу бельгийского офицера.

— Это город Малин, королевство Бельгия, — ответил офицер и добавил: — прошу следовать за мной, в комендатуру.

(Город Малин вошел в русский язык выражением "малиновый звон", ибо именно производством необычайно красиво звучащих колоколов он был когда-то знаменит. — И.Д.)

Еще сидя в кабине самолета, так сказать на немецкой территории, офицеры начали лихорадочно искать спички, чтобы сжечь пакет. Но, как на грех, никто из них не курил, и спичек не оказалось. Офицеров привели в служебное здание и в ожидании прибытия начальства поместили в отдельную комнату, где, на их счастье, по случаю майских холодов, горела печурка, на которую гостеприимные бельгийские хозяева поставили греть кофе для нежданных гостей.

Едва солдат вышел, всем троим в голову пришла одна и та же мысль: "Вот он, огонь!" Резнер выхватил из портфеля пакет с приказом и картами и быстро сунул его в печурку. Тугой пакет не загорался, лишь едва начали тлеть углы. В это время в комнату вернулся солдат.

— Что вы делаете? — спросил он и, бросившись к печурке, закричал: — Анри, Пьер, сюда! Они что-то тут жгут! — Схватил кочергой дымящийся пакет и выбросил его из пламени.

В комнату вбежали несколько бельгийских солдат. Сопротивляться им было бесполезно. Пакет с важнейшим приказом ставки, с указаниями самого фюрера оказался в руках противника. Офицерская честь обязывала застрелиться. Словно почувствовав это, немолодой бельгийский полковник, вошедший в комнату, приказал: "Сдайте оружие!"

После этого последовал формальный и необычайно вежливый допрос и заверение, что немецкое консульство уже извещено о происшедшем и его представитель прибудет с минуты на минуту.

Консул действительно появился очень быстро, на машине отвез офицеров в Брюссель, откуда на первом же самолете их отправили в Берлин. На аэродроме Темпельгоф их уже ожидали офицеры гестапо, которые доставили виновников в тюрьму Плетцензее. Она была известна тем, что именно там приводились в исполнение смертные приговоры, и офицеры теперь уже окончательно не сомневались в своей участи. Следствие длилось всего несколько часов, и на следующий день состоялся военный суд в присутствии высших штабных офицеров. Судья задал каждому лишь один вопрос:

— Вы признаете себя виновными в том, что по вашей вине в руки противника попал документ высшей степени секретности?

И каждый ответил:

— Да, признаю.

Будь здесь дотошный юрист, он мог бы сказать, что к этому моменту Бельгия еще не являлась противником. Но это была бы пустая отговорка. Каждый знал, что бельгийцы наверняка уже передали захваченные документы союзникам, и сейчас целая орава дотошных английских и французских штабных офицеров по косточкам разбирает немецкий план и готовит ответные удары.

Лихорадочно работал и германский генеральный штаб. Требовалось переделать все параметры приказа о наступлении, по существу готовить совершенно новый приказ с другими датами, направлениями ударов и т. п.

Никаких мотивов для оправдания или смягчения приговора не было. Да и сами виновные просили для себя высшей меры наказания.

Лист бумаги с тремя фамилиями лежал перед Гитлером. Фамилиями офицеров, которые своим проступком, нет, преступлением свели на нет огромную подготовительную работу, проделанную десятками тысяч немцев, может быть сорвали всю летнюю кампанию 1940 года, а может быть и весь исход войны. Какими же идиотами надо быть, чтобы вот так, по пьянке, залететь в тыл врага?!

Гитлер потянулся за ручкой. Адъютант услужливо наклонился, чтобы принять из его рук приговор с грозной резолюцией: "Утвердить!" И вдруг ручка на секунду задержалась над бумагой, и твердой рукой (дрожать руки у Гитлера начали после Сталинграда) фюрер начертал: «Отменить». Расписался и поставил жирную точку.

— Пригласите сейчас ко мне начальника генерального штаба и начальника абвера… — Немного помолчав, добавил: — А также Гиммлера, Риббентропа и Геббельса.

Трудно сказать, как проходило это совещание. Но выводы, к которым оно пришло, представить можно: генеральному штабу активно продолжать работу над новым планом наступления, перенеся его примерно на начало июня; подготовку к действительному наступлению, назначенному на 10 мая, вести всеми силами, только еще более скрытно; военной разведке через свою зарубежную агентуру довести до сведения противника, что немцы сумели очень ловко подбросить ложный план; Риббентропу через дипломатов дружественных и нейтральных стран допустить «утечку» примерно такой же информации. Наиболее тонкая работа предстояла министру информации Геббельсу: требовалось, чтобы народ знал, что преступники примерно наказаны, но вместе с тем чтобы где-то просачивались слухи, что они не расстреляны и благоденствуют на даче самого рейхсфюрера СС. Гиммлер должен держать руку на пульсе всех этих мероприятий.

Гитлер шел на большой риск. Если союзники поверят доставшемуся им плану, то наступление закончится провалом, а операция «Гельб» — полным крахом. Если же союзники поверят тому, что было решено на совещании, то впереди ждут победа, Париж, слава!