Дмитрий Мамичев - Преступники и преступления с древности до наших дней. Гангстеры, разбойники, бандиты

Четвертый разбойник, первым подавший голос за убийство, теперь молчал, что и было принято за знак согласия с большинством.

Решив: «не марать в праздник об меня руки», бродяги предварительно вывели лошадь на середину дороги и, любезно пожелав мне сломать шею, хватили мою лошадь дубиной, а сами бросились по сторонам врассыпную.

Лошадь во всю прыть помчалась по дороге. Я, как пьяный, качался на сиденье и понемногу приходил в себя. Полной грудью вдыхал я свежий ночной воздух… Мне казалось, что с той поры, как я выехал, прошли чуть ли не сутки, и я удивлялся, почему не наступает день.

Которыи-то час! Я невольно сунул руку в карман и вдруг вспомнил, что мои часы отобраны чертями… Я совсем оправился, и безумная злость на этих бродяг вдруг вспыхнула в моем сердце.

Как! Ограбить и чуть не убить меня… меня? Грозу всех воров и разбойников?.. Постойте же!

Прежде всего я решил молчать об этом происшествии, а затем принять все меры к поимке негодяев.

Весь следующий день показался мне бесконечно длинным. Когда стало смеркаться, я отдал распоряжение о наряде двенадцати полицейских чинов, переодетых в партикулярное платье, в ночной обход.

У Новосильцевской церкви я разделил моих людей на четыре группы и назначил каждой район ее действий.

Предписано было осмотреть в Лесном, в первом, во втором и третьем Парголове все постоялые дворы, харчевни и разные притоны, подвергнув аресту бродяг и вообще всех подозрительных с виду людей.

Результаты облавы были ничтожны. Арестованные трое бродяг оказались мелкими воришками, ничего не имеющими общего с шайкой грабителей.

Голодный и промокший насквозь — всю ночь шел мелкий дождь, — я еле-еле добрел домой и после пережигах волнений и двух бессонных ночей заснул как убитый.

Эта первая неудача, однако, не разочаровала меня.

На другое же утро я командировал во второе и третье Парголово трех смышленых полицейских чинов, поручив им разведать от местных крестьян о подозрительных лицах, имеющих пребывание в этом районе. На всякий случай я сообщил в общих чертах приметы ограбивших меня разбойников, не дав, конечно, понять им, что жертвой их нападения был я сам.

Прошло еще четыре дня, но все предпринятые мною розыски не имели успеха. Разбойники как в воду канули.

Наступило воскресенье, и я отправился на дачу. На этот раз я не торопился отъездом в город и пробыл в Парголове до трех часов ночи.

Возвращался я ночью домой по той же дороге, на той же лошади. Но, имея в кармане кистень и хороший револьвер, я был далеко не прочь еще раз повстречаться с моими знакомыми-незнакомцами. К моему сожалению, встреч с «нечистой силой», так начисто меня ограбившей, не произошло, и я без всяких приключений доехал до городской черты.

Скоро после этого семья моя переехала с дачи, и поездки мои в Парголово прекратились.

Подошла осень: ненастная погода поторопила дачников с переездом на зимние квартиры.

Неуспех розыска угнетал меня.

Прошло около двух недель.

На одном из обычных утренних докладов у обер-полицмейстера графа Шувалова он передал мне телеграмму со словами:

— Съездите в Парголово, произведите дознание и сделайте что нужно для поимки преступников.

Телеграмма была такого содержания:

«В ночь на сегодняшнее число на Выборгском шоссе ограблена, с нанесением тяжких побоев, финляндская уроженка Мария Рубан».

Поручение это пришлось мне не по сердцу: и по столице у меня была масса дела, а тут еще поезжай в пригород.

Но граф не переносил возражений, а потому ничего не оставалось делать, как покориться.

Узнав о местожительстве потерпевшей, я на моем иноходце в два часа доехал до деревни Закабыловки. Стоявшие у ворот одного из одноэтажных домов нижний полицейский чин и человек пять праздных зевак без слов подсказали мне, куда завернуть лошадь.

В избе я увидел знакомую мне картину: в переднем углу, под образами, сидел, опершись локтями на деревянный крашеный стол, становой пристав, строчивший протокол. Поодаль, около русской печи, за ситцевой занавеской, громко охала жертва. Тут же около нее суетился маленький юркий человек, — видимо, фельдшер — и две какие-то бабы голосисто причитали на разные тона.

Подождав, пока больная пришла несколько в себя и успокоилась, я приказал бабам прекратить их завывания и приступил к допросу.

— Ну, тетушка, как было дело?

— Нешиштая шила!.. Шерти, шерти!.. — заговорила, своеобразно шепелявя, избитая до полусмерти баба.

— А!.. Нечистая сила!.. Черти!..

Внимание мое вмиг удвоилось, и я принялся за обстоятельные расспросы.

Вот что на своеобразном русском жаргоне изложила чухонка:

— Отъехала я верст пять от казарм; час-то был поздний, — я и задремала. Проснулась, вижу: лошадь стоит. Вижу, по бокам телеги стоят три дьявола, с черными, как вакса, рожами, языки огненные и хвосты лошадиные! Как лютые псы, бросились они на меня и начали рвать на мне одежонку… Кошель искали. А как нашли мой кошель, так вместе с карманом и вырвали: а в кошельке-то всего, почитай, гривен восемь было…

— Ну, думаю, теперь отпустят душу на покаяние… Да не тут-то было: осерчал, видишь ты, один, что денег в кошельке мало, затопал копытами да как гаркнет:

— Тяни со старой шкуры сапоги, ишь подошвы-то новые!

И стал это он, сатана, сапоги с ног тянуть, да не осилить ему, ругается, плюется, а все ни с места. Сапоги-то не разношены были, только за два дня куплены… Собрался он с духом, уперся коленишем мне в живот, да как дернет изо всей-то силы, я уж думала, ногу с корнем оторвал, да только сапог поддался!..

Тогда другой-то, который держал меня за горло, придавил коленом грудь и говорит: «Руби топором ногу, если не осилишь!»

— Захолодело мое сердце, как услышала, что сейчас ногу мою будут рубить. Да, видно, Богу не угодно было допустить этого. Дернул еше раз окаянный, сапог-то и соскочил. А потом бить меня стали. Избили до полусмерти. Что было со мной дальше — не помню. Оглянулась, гляжу Рыжка у ворот избы стоит, а сама я лежу на дне телеги и на бок повернуться не могу. Голова трешит, а ноги и руки так болят, точно их собаки грызут. Спасибо, соседи увидели да на руках сволокли в избу…

Для меня все было ясно. Картина нападения, переданная потерпевшей, хотя и в сгущенных красках, подсказывала мне, что шайка парголовских грабителей, видимо, избегавшая проливать кровь, состояла не из профессиональных разбойников.

С другой стороны, случай повторения грабежа в той же местности рассеял мои сомнения в распаде шайки и вернул мне надежду изловить ее участников.

Дня через три я распорядился, чтобы к ночи была готова обыкновенная, запряженная в одну лошадь телега — такая, в которой чухны возят в город молоко. Телега должна была быть с сильно скрипучими колесами. В нее положили два пустых бочонка из-под молока, несколько рогож и связку веревок.