Валерий Маруга - Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО

— Гони деньги, импотент несчастный, не то худо будет!

— Ты, дура набитая, сексу совсем не обученная, — неуверенно защищался Кадык.

— Что?! — вспыхнула Катя и изо всех сил врезала ему коленкой между ног.

Удар оказался настолько метким и сильным, что пришлось вызывать «скорую помощь» и милицию одновременно.

Звонкая, естественно, проституцию отрицала, а за хулиганство получила два года условно. В следственном изоляторе просидела полтора месяца без каких бы то ни было претензий к режиму содержания и к сокамерницам. Вела себя сдержанно и доброжелательно.

— Я давно мечтала о таком отдыхе, — отвечала всем, кто интересовался ее самочувствием.

Рэкет, как разновидность преступности, получил довольно широкое распространение в последнее время. Расслоение общества на богатых и бедных спровоцировало быстрый рост возмущенной зависти, в первую очередь, среди подрастающего поколения.

Славик Дудко мечтал стать чемпионом мира по боксу и имел для этого все основания: рост около двух метров, вес полтора центнера и кулаки, словно гири. Тем не менее, на ринге передвигался легко, посылая своих противников в нокдаун еще до третьего раунда.

В двадцать лет получил звание мастера спорта и… почил на лаврах. Известность, водка и девочки сделали свое дело, способный спортсмен умер, родился злой вымогатель, гроза барменов, кооператоров и предпринимателей. Поборы для сколоченной им группы стали таким же обычным делом, как вода и воздух. Все это тянулось до поры до времени. Один ершистый спекулянт не испугался и заявил в милицию. Взяли Славика с подельщиками на горячем, при передаче из рук в руки ста тысяч.

Дудко еще не успел уяснить происшедшего, ему казалось, что его влияние и власть неограничены, а все окружающие привычно трепещут и боятся. И проиграл в первом же раунде.

Старший контролер СИЗО Геннадий Крымский, известный довольно крутым и грубым нравом, принимал подследственного Дудко, прибывшего этапом из камеры временного содержания городского отдела милиции, то есть проводил обыск. На требование показать кроссовки рэкетир высокомерно процедил:

— Тебе надо, ты и снимай.

— Что? — загудел Крымский. — Ах ты, пидор…

Дудко оскорбился и, не долго думая, прицельно вмазал контролеру под нижнюю челюсть. Тот грузно опрокинулся на спину, заскрипел зубами и заорал благим матом:

— Трево-о-ога! Ко мне-е-е!

Вскочил на ноги и бросился с резиновой дубинкой на Дудко. Одно зло нашло другое, и, по всесильным законам природы, началось их самоуничтожение. Вбежали еще два контролера и ДПНСИ. Дружными усилиями повалили строптивого заключенного на пол и стали месить его кулаками, палками и ногами. Дудко пытался оказать сопротивление, но только усиливал свое подавление. Его били в обыскной, в коридоре и в карцере.

На следующий день, утром, при раздаче пищи Дудко не поднялся с нар. Он уже не мог этого сделать, потому как остыл и отдал Богу душу.

Его верные друзья еще долго запугивали сотрудников изолятора кровавой местью. Звонили, писали угрожающие письма и даже бесцельно стреляли. А старший инструктор по боевой и служебной подготовке старший лейтенант внутренней службы Комарик, когда в него пальнули из дробовика, разрядил свой табельный пистолет вслед удаляющимся «Жигулям». Одного убил, двоих ранил. Машина врезалась в столб, перевернулась и загорелась.

Впоследствии его действия признали правомерными, однако место службы он все же сменил, перевелся в другую область и своего адреса никому не оставил. Ну а старшего контролера Крымского уволили из органов внутренних дел. Он тоже куда-то уехал без веры в справедливость и правовую защиту сотрудников СИЗО.

Его звали Александр Рычко. С виду крепкий, симпатичный парень, спокойный и выдержанный, семнадцати лет от роду. За время пребывания в следственном изоляторе, согласно характеристике, составленной инструктором по воспитательной работе со спецконтингентом лейтенантом внутренней службы Макаровичем, «правил установленного режима содержания не нарушал, к дисциплинарной ответственности не привлекался, с сокамерниками поддерживал нормальные отношения». И вдруг звонок:

— На шестом посту «чепе»! Малолетка порезался!

Зрелище не из приятных. Рычко куском кафельной плитки распанахал себе руку ниже локтя, глубиной до сантиметра. Кровь брызжет, стекая по запястью, ладони и пальцам на цементный пол медчасти. Старший по корпусному отделению прапорщик Ткачик, зоотехник по образованию, перетянул жгутом руку и на свой страх и риск обыкновенной иглой с черной ниткой пытался наложить шов до приезда «скорой».

Подошли начальник учреждения, его заместители. Начали обычную в таких случаях индивидуально-воспитательную беседу.

— Ты что, Рычко, в карцер захотел? Ты знаешь, что за членовредительство положено? Дурак ты безмозглый!

— Знаю.

— А если знаешь, так какого ж ты хрена, мать твою, вскрываешься? Что? Жизнь надоела?!

— Надоела.

— Дурачок ты кругленький или прикидываешься? Где мать живет?

— В Нижнем Тагиле.

— А отец?

— В Одессе.

— Так что, ты им подарок хочешь сделать, на свои похороны пригласить?

— Да им все равно.

— Что значит «все равно»? Когда мать в последний раз видел?

— В прошлом году, летом. Приехал, а она уже с третьим мужем живет.

— Ну и что?

— Да ничего, просто, мешал я им.

— Что, выгнали?

— Нет, я сам уехал. К отцу.

— Ну, дальше.

— А отец пьет, каждый вечер под киром. Придет, глаза стеклянные, меня даже не заметит. Завалится спать на полу, не раздеваясь, а утром кое-как растормошится — и на работу. Мне ни слова не скажет. И так каждый день. Короче, никому я не нужен…

За два года скитаний этот несовершеннолетний бродяга успел исколесить тысячи километров, совершить множество мелких краж, побывать в десяти приемниках-распределителях, стать опытным бомжем, или человеком без определенного места жительства.

Подобные бродяги заполонили вокзалы, заброшенные подвалы, полуразрушенные здания, временные постройки. Они неприхотливы, едят чуть ли не отбросы, ходят в лохмотьях и дырявой обуви, спят прямо на земле. Общество считает их изгоями, они себя — неудачниками и великими путешественниками.

Самое неудобное наказание для человека — изоляция от противоположного пола. Отсюда гомосексуализм, лесбиянство и много других грустных и нелепых ситуаций.

Гога Иобидзе находился под следствием около года. Обвинялся в серии краж с множеством подельщиков и эпизодов. Вслед за ним в следственный изолятор попала его подруга Лиза, а вскоре еще одна — Света. Гога кое-как наладил с ними связь и решил встретиться. Три месяца ждал удобного случая и дождался.