Игорь Муромов - 100 великих любовниц

Пользующаяся абсолютным доверием преждевременно ослабевшего из-за неумеренного сластолюбия монарха, очаровательная герцогиня всерьёз поверила, что она любовница Франции.

Все вокруг боялись её и унижались перед ней. Маргарита Ангулемская писала по этому поводу: «Главное — постарайтесь убедить её в той любви, которую король Наваррский и я питаем к ней, и что, если бы можно было объяснить, как велика эта любовь, она бы согласилась, что никогда ещё ни одно человеческое существо не было так любимо другим».

Её вполне официально принимали верховные иерархи церкви, а на одном вечернем приёме её видели пьющей одновременно с кардиналом Феррарским и королём из кувшина с тремя носиками…

К ней обращались, когда надо было добиться самых высоких постов в армии, в магистратуре или в управлении финансами. Таван в своих «Мемуарах» написал, не скрывая раздражения: «При этом дворе женщины делают всё, что хотят, даже генералов и полководцев».

А пока дофина пыталась произвести на свет потомство, герцогиня д'Этамп и Диана Пуатье продолжали борьбу с помощью клеветы, разогревавшей умы и вызывавшей что ни день всё большее противостояние католиков и протестантов.

Эта опасная игра, затеянная двумя женщинами, «чья ненависть била через край», создавала в стране атмосферу гражданской войны, которая так напугала короля, что он впервые, не прислушавшись к сетованиям любовницы, предоставил 24 июня 1539 года парламенту право подписать постановление, по которому ересь объявляется вне закона.

Узнав об этой новости, герцогиня д'Этамп устроила ужасающую сцену, плакала, топала ногами и рвала зубами носовой платок; однако монарх остался непреклонным.

Протестанты, разумеется, не пожелали отречься от своей религии, и по стране запылали костры, к великой радости Дианы де Пуатье, которая лелеяла мечту увидеть на одном таком костре герцогиню Этампскую.

Но фаворитка была спокойна. Она знала, что, пока жив король, её никто не тронет, и продолжала интриги, стремясь женить принца Карла на одной из дочерей Карла Пятого.

После смерти Франциска I герцогиня Этампская, укрывшись в Лимурском замке, проводила дни в страшной тревоге. Она постоянно ждала ареста по приказу Дианы де Пуатье, публичного суда, жестокого обращения и заточения в тюрьму. Но она плохо знала вдову Великого сенешаля. Женщина в высшей степени осторожная, Диана не желала создавать опасный прецедент, жертвой которого она сама могла стать. Её снисходительность, смысл которой разгадали лишь немногие близкие ей люди, удивляла простой народ, надеявшийся, что после смерти короля фаворитка лишится всех владений и будет осуждена за ересь и сожжена на площади.

Диана де Пуатье торжествовала, видя свою соперницу поверженной, считала, что за неё отомстила судьба, и потому отказалась от мысли преследовать её ещё и за ересь. Вот почему, укрывшись за стенами Лимурского замка, госпожа д'Этамп имела возможность совершенно безбоязненно исповедовать избранную ею религию.

Но очень скоро из-за болтливости слуг стало известно, что король Генрих II завладел драгоценностями бывшей фаворитки с тем, чтобы подарить их Диане де Пуатье, и это немного обнадёжило простой люд, которому немало пришлось претерпеть от капризов прекрасной Анны.

Жан де Бросс, герцог Этампский, её муж, живший в Бретани, однажды утром появился в Лимуре, полный решимости настоять на своих супружеских правах, а также востребовать причитающиеся ему по должности деньги, которые в течение пятнадцати лет он не получал по вине экс-фаворитки.

Бедняжка удовлетворила его желание, а затем подписала бумагу, по которой передавала мужу принадлежавшие ей поместья Шеврез, Дурдан и Лимур. После этого он приказал ей одеться: «Вы скоро отправитесь в Бретань, где впредь будете жить».

Через несколько часов носилки, сопровождаемые вооружёнными всадниками, доставили герцогиню в мрачный замок Ардуинэ, где ей предстояло пробыть в заточении восемнадцать лет.

Более известна под именем Гала. Её называли музой сюрреалистов, она была музой Поля Элюара и Сальвадора Дали, других известных поэтов и художников. Умная и незаурядная женщина, Гала оставила заметный след в богатом на события XX веке.

Есть женщины, чей дар — очаровывать, соблазнять и покорять. К таким женщинам относится Гала. В её жизни были Арагон, Бретон, Макс Эрнст, Тзара. После трудного развода с Полем Элюаром она стала женой гения сюрреализма Сальвадора Дали. Рядом с этой женщиной мужчины обретали бессмертие.

Поначалу жизнь не сулила Елене Дьяконовой ничего хорошего. В детстве потеряла отца (он был скромным казанским чиновником), в семнадцать лет переехала в Москву и, поселившись с матерью у отчима-адвоката, заболела чахоткой. Лечиться её отправили на знаменитый швейцарский курорт Давос, и здесь она назвала себя Гала с ударением на втором слоге. Так звал её юный (на год моложе её) парижанин Эжен Грендель, тоже лёгочный больной.

Эжен писал стихи, которые с энтузиазмом читал своей новой подруге и которые ей чрезвычайно нравились. Нравились настолько, что она даже сочинила небольшое, в полтора десятка строк предисловие к его изданному на собственные средства крохотному сборничку, объявив на весь мир, что ей эта скромная книжица «представляется маленьким шедевром, необыкновенным проявлением души». На обложке книжицы стояла фамилия автора Грендель, но вскоре эта не слишком благозвучная фамилия сменилась другой, позаимствованной у покойной бабушки Элюар. Имя же одолжил у своего родного дяди — Поль…

Но общим у этих двоих молодых людей — француза и русской — оказалось не только пристрастие к эффектным псевдонимам, не только любовь к поэзии, но и нечто большее. Словом их отношения не были мимолётным курортным флиртом, как это случается обычно.

После выписки из санатория Гала уехала на родину, но связь их не прервалась. «Я очень часто и регулярно получаю письма из России», — говорил Поль отцу. Отец был категорически против столь раннего брака, да ещё с этой капризной, больной и небогатой девицей из холодной и загадочной России. «Я не понимаю, зачем сейчас обсуждать вопрос об этой русской девочке», — искренне удивлялся он в ответ на осторожный намёк сына, что не мешало бы пригласить его возлюбленную в Париж. «В настоящий момент, — заявил отец, — это невозможно».

И дело было не только в молодости Поля, в шаткости его материального положения, в отсутствии профессии (не стишками же зарабатывать себе на хлеб насущный), но прежде всего в том, что Европа была охвачена войной.

Письма Гала (их, правда, уцелело всего полтора десятка, остальные Элюар незадолго перед смертью уничтожил) не отличаются ни изощрённостью стиля, ни лирической тонкостью, ни хотя бы кокетством. «Мне не хватает тебя, как чего-то незаменимого». Нехитрое признание это варьировалось на разные лады, разве что время от времени Гала сдабривала его ласковыми, но тоже весьма незамысловатыми обращениями: «Мой дорогой возлюбленный, душенька моя, мой дорогой мальчик». И даже «мой ребёнок». Это материнское начало в отношениях к сильному полу, это пристрастие к мужчинам, которые моложе её — и подчас моложе намного, — сохранилось у неё до конца жизни.