Николай Непомнящий - 100 великих загадок русской истории

Похороны Сергея Есенина

В органах ГПУ, милиции, прокураторе была объявлена повышенная готовность. Круглосуточно дежурили бригады уполномоченных, следователей, экспертов, проводников служебных собак. Гостиница «Интернационал» находилась в нескольких минутах ходьбы от всех этих учреждений. Трагическая гибель известного всему миру поэта, причем именно в то время, когда в Ленинград возвратились делегаты XIV съезда партии, несомненно, была чрезвычайным происшествием. И, казалось бы, на место происшествия должны были направить опытного следователя, судебно-медицинского эксперта, начальника местной милиции или его заместителя.

Однако в гостиницу явился лишь работник 2-го отделения милиции Н. Горбов (39-летний Н. Горбов месяцев шесть работал в отделении рядовым милиционером), который и провел «расследование». Он составил акт, послуживший основанием для утверждения, что С. Есенин покончил жизнь самоубийством. Привожу этот документ полностью, сохраняя стиль и орфографию.

«АКТ. 28 декабря 1925 года составлен настоящий акт мною уч. надзирателя 2-го от. Л.Г.М. Н. Горбовым в присутствии управляющего гостиницей Интернационал тов. Назарова и понятых. Согласно телефонного сообщения управляющего гостиницей гражд. Назарова В. Мих. о повесящемся гражданине в номере гостиницы. Прибыв на место мною был обнаружен висевший на трубе центрального отопления мужчина в следующем виде, шея затянута была не мертвой петлей, а только правой стороны шеи, лицо обращено к трубе, и кистью правой руки захватила за трубу, труп висел под самым потолком и ноги были около 1 1/ 2 метров, около места где обнаружен повесившийся лежала опрокинутая тумба, и канделябр стоящий на ней лежал на полу. При снятии трупа с веревки и при осмотре было обнаружено на правой руке выше локтя с ладонной стороны порез, на левой руке, на кисти царапины, под левым глазом синяк, одет в серые брюки, ночную рубашку, черные носки и черные лакированные туфли. По предъявленным документам, повесившимся оказался Есенин Сергей Александрович, писатель, приехавший из Москвы 24 декабря 1925 года».

Ниже этого текста в акт дописано: «Удостоверение за № 42—8516 и доверенность на получение 640 рублей на имя Эрлиха». В качестве понятых расписались поэт Всеволод Рождественский, литературный критик П. Медведев, литератор М. Фроман.

Милиционер Н. Горбов дал по листку Вольфу Эрлиху, Елизавете Устиновой и Василию Назарову и потребовал написать объяснения о случившемся. Устинова и Назаров написали все, что посчитали нужным, а вот показания Эрлиха написаны не его рукой. И не Н. Горбовым. Мне удалось установить, что записал их агент уголовного розыска 1-й бригады Ф. Иванов. Эта бригада занималась расследованием тягчайших преступлений против личности, и выехал на место происшествия Иванов неслучайно.

Как утверждали свидетели, лицо Есенина было изуродовано, обожжено, под левым глазом имелся синяк. Были порезаны руки. Над правой бровью круглое, примерно с копеечную монету пятно, на ногах и теле многочисленные обширные гематомы. Все эти телесные повреждения причинены были Есенину при жизни, до наступления смерти. Кто нанес их поэту? И когда?

Сергей Есенин приехал в Ленинград 24 декабря и устроился в гостиницу по протекции журналиста Георгия Устинова, который проживал здесь с женой. Как только друзья поэта узнали, что он в Ленинграде, в его номере стала постоянно собираться компания из нескольких человек. Вольф Эрлих даже оставался ночевать. По приезде Есенин угостил друзей двумя полубутылками шампанского. 27 декабря на несколько человек было выпито 5—6 бутылок пива. Других алкогольных напитков у Есенина не было. Сам он приехал без денег, а у друзей деньги водились крайне редко. Да и по случаю Рождества спиртные напитки в Ленинграде не продавались. Никаких конфликтных ситуаций или скандалов у Есенина в эти дни не было. Никто не отмечает, что видел у Есенина на лице или теле следы побоев. Следовательно, телесные повреждения поэту были причинены после вечера 27 декабря.

Участковый надзиратель Горбов фактически не осмотрел место происшествия, не зафиксировал наличие крови на полу и письменном столе, стенах, не выяснил, чем была разрезана у Есенина правая рука, откуда появилась веревка для повешения, не описал состояние замков в двери, запоров на окнах, не отметил наличие или отсутствие ключа от замка двери. Из протокола не ясно, в каком состоянии находились вещи в номере (судя по публикациям в газетах, в большом беспорядке), не приобщены к делу в качестве вещественных доказательств веревка, бритва, не описаны личные вещи поэта и его рукописи.

Можно ли относиться к акту Н. Горбова как к следственному документу? Да и составить он должен был не акт, а протокол специально предусмотренной законом формы. Очень важно при составлении протокола указать время осмотра места происшествия. Горбов этого не сделал. Он обязан был пригласить понятых и записать в протокол только то, что видели понятые. И этого он также не сделал.

В акте записано, что тело поэта висело под потолком, а ноги находились на расстоянии полутора метров от пола. Но ни Устинова, ни Эрлих, ни Назаров такого не написали. Может, это видели понятые?

Один из них, поэт Вс. Рождественский, писал, что гибель Есенина была для него полной неожиданностью. В то утро было холодно. В помещении Союза поэтов не топили. Он видел, как П. Медведев взял телефонную трубку (кто звонил в Союз поэтов?), как исказилось его лицо от страшного известия. Рождественский и Медведев тут же побежали в «Англетер».

«Прямо против порога, несколько наискосок, лежало на ковре судорожно вытянутое тело. Правая рука была слегка поднята и окостенела в непривычном изгибе. Распухшее лицо было страшным – в нем ничто уже не напоминало прежнего Сергея. Только знакомая легкая желтизна волос по-прежнему косо закрывала лоб. Одет он был в модные, недавно разглаженные брюки. Щегольский пиджак висел тут же, на спинке стула (пиджак позже пропал бесследно. – Э.Х. ). И мне особенно бросились в глаза узкие, раздвинутые углом носки лакированных ботинок. На маленьком плюшевом диване, за круглым столиком с графином воды сидел милиционер в туго подпоясанной шинели, водя огрызком карандаша по бумаге, писал протокол. (Я тщательно проверил правильность записей Вс. Рождественского, все исключительно точно. – Э.Х. ). Он словно обрадовался нашему прибытию и тотчас же заставил нас подписаться как свидетелей. В этом сухом документе все было сказано кратко и точно, и от этого бессмысленный факт самоубийства показался еще более нелепым и страшным».