Николай Непомнящий - 100 великих событий ХХ века

В провинции что-то начинается. Во всяком случае Кремль ежедневно осаждается всякого рода делегациями и носителями петиций из отдаленнейших углов, и они являются не от имени советских учреждений, а от всякого рода кружков и групп, которые возникли независимо от контроля партийных органов. Многие из них самые настоящие русские крестьяне, отношение которых к правительству теперь совсем не так благоприятно, как оно было раньше. Чувствуется, что там в этих далеких их углах созрело новое настроение, и я вовсе не уверен, что оно в нашу пользу. Меня очень смущает мысль, что мы были слишком поглощены нашими действиями за границей и недавним нашим первым “министерским кризисом”, что мы потеряли контакт с крестьянским настроением и не будем в состоянии приноровить его в надлежащий момент к нашим целям. Я уже обращал на это внимание, но все наши глубоко поглощены собственными ссорами и соперничеством и не обращают внимания на мои слова, за единственным исключением Сталина, который, кажется, единственный человек, видящий вещи так, как они есть.

Мы среди острого экономического кризиса, Москва перегружена товарами. Никто их не покупает, и они циркулируют среди узкого кольца спекулянтов, которые в конце концов исчезают с горизонта. Спекулянтский элемент начинает теперь утекать из России за границу. Это симптом, не очень благоприятный, для новой экономической политики. Действительно, Ларин уже давно нас об этом предупреждал. С каждым днем положение становится все более запутанным. Я не знаю и не вижу, каков будет конец всей этой поразительной кутерьмы. Необходимы самые героические средства, чтобы дать событиям благоприятное направление. Именно поэтому я и пишу вам и прошу приехать в Москву как можно скорее. […] С коммунистическим приветом. Ваш Серебряков».

Итак, уже 10 июня речь шла об изоляции Ленина Дзержинским, о том, что Дзержинский единственный партийный руководитель, открыто претендующий на пост Ленина, о создании в противовес Ленину (с одной стороны) и притязаниям Дзержинского (с другой) «директории». Как мы знаем, туда вошли Сталин, Зиновьев и Каменев.

Можно было бы считать, что «Таймс» опубликовала фальшивку. Однако 18 июня, всего через 8 дней после написания письма Серебряковым, все та же газета «Руль» опубликовала следующую заметку.

«Официальное сообщение о болезни Ленина.

Опубликованное советским правительством сообщение о болезни Ленина гласит:

Бывший председатель Совета народных комиссаров Владимир Ильич Ленин-Ульянов страдает тяжким переутомлением, последствия которого осложнились отравлением. Для восстановления своих сил товарищ Ленин должен на продолжительное время, во всяком случае до осени, удалиться от государственных дел и отказаться от всякой деятельности. Его возвращение к политической работе представляется вероятным после продолжительного отдыха, так как, по мнению медицинских авторитетов, восстановление его сил возможно».

Комментируя это сообщение в редакционной статье «Отставка Ленина», газета писала: «Когда же, однако, состоялась его отставка? Почему о ней не объявлено? Подал ли он сам в отставку или его заставили уйти? Болезнь Ленина классифицируется как переутомление, осложненное отравлением. […] Но если так, если Ленин уже бывший председатель, если на его место не избрана тройка, то кто же его заместитель? Есть ли таковой? Почему об этом умалчивается в такой критический момент?»

Итак, газета «Руль» зарегистрировала два важных момента: первый – снятие Ленина с поста председателя СНК, второй – ухудшение здоровья Ленина, осложненное отравлением. Понятно, что белоэмигрантская газета «Руль» не была и не могла быть самой информированной русской газетой. Тем не менее сообщение – с фактической стороны точное – в газете появилось. И поскольку официальное сообщение советского правительства появилось только в «Руле», следует предполагать, что кто-то из руководящих партийных работников умышленно подкинул в «Руль» сенсационный документ об отставке Ленина, нигде больше не обнародованный.

Поскольку отставка Ленина, объявленная одним лишь «Рулем», произошла негласно и сам Ленин об этом не знал, происшедшее можно назвать государственным переворотом, т. е. актом незаконным с точки зрения существующего главы правительства (самого Ленина). Но это, в конце концов, формальная юридическая тонкость. Важнее вопрос о яде. Читатели «Руля», разумеется, считали, что речь идет о тех самых отравленных пулях, которыми Ф. Каплан стреляла в Ленина и которые, согласно чекистской литературе, смазывал ядом эсеровский боевик (а на самом деле агент ЧК) Г.И. Семенов-Васильев. Проблема лишь в том, что пули, ранившие Ленина, были самыми обыкновенными. Влияние яда ничем себя не проявило. Если пули действительно были смазаны ядом, яд этот был нейтрализован высокой температурой выстрела. Упоминаемое в официальном сообщении о болезни Ленина «отравление» не имело никакого отношения к выстрелам 1918 г. О чем же шла речь?

Обратимся к Троцкому. В 1939 г., после того как в Москве состоялись открытые судебные процессы над руководителями коммунистической партии и государства, после того как были расстреляны высшие военные чины армии, уничтожены соратники и друзья Троцкого, а также члены его семьи; наконец, после того как Сталин пошел на союз с Гитлером, Троцкий написал статью, в которой рассказал о возможном отравлении Ленина Сталиным. Однако его откровения, граничащие с разглашением государственной тайны, не заинтересовали Запад. Общественные и политические круги «свободного мира» молчали. В разоблачениях Троцкого никто не был заинтересован. Сочувствовавшие Советскому Союзу «левые» не хотели компрометировать Сталина и социалистический строй. Антисоветские «правые» подозревали Троцкого во лжи точно так же, как и любого другого коммуниста. И абсолютно все не понимали глобальности и масштабности сталинского режима. Статья, законченная для журнала «Лайф» 13 октября 1939 г., так и не была там опубликована. 10 августа 1940 г., потеряв десять месяцев, отчаявшийся Троцкий издал статью в урезанном виде в журнале «Либерти». Через десять дней он был убит агентом НКВД.

Похоже, что и Дзержинский не избежал общей участи. Слухи о том, что Дзержинский умер не своей смертью, ходили давно. Вот что писал 1 сентября 1954 г. в письме Н.В. Валентинову-Вольскому известный историк и архивист эмиграции Б.И. Николаевский:

«Отравления с помощью врачей с давних пор были излюбленным приемом Сталина. […] Относительно отравления Дзержинского я сам отказался верить […]. Но после этого я слышал ту же историю от одной женщины, скитавшейся по самым секретным изоляторам […] и слышавшей много доверительных исповедей от сокамерниц […], а еще позже получил этот рассказ от человека, стоявшего во главе одной из групп аппарата Маленкова. А теперь наткнулся в заметках Райса (убит большевиками в сентябре 1937 г. в Швейцарии) на упоминание о словах [сталинского наркома внутренних дел Н.И.] Ежова, что Дзержинский был ненадежен. В этих условиях я теперь не столь категоричен в отрицании возможности отравления. […] Я знаю, что Дзержинский сопротивлялся подчинению ГПУ контролю Сталина…»