Николай Непомнящий - 100 великих тайн Древнего мира

Когда-то во всём Средиземноморье, как и в других районах планеты, власть в племени принадлежала женщинам, но постепенно с изменениями в обществе — с развитием плужного земледелия и скотоводства — всё большую роль стали играть мужчины. В удел женщинам осталось домашнее хозяйство — они занимались им наравне с рабами (патриархальное рабство зародилось ещё у первобытных народов) и потому сами были низведены почти до рабского положения. В обществе воцарился патриархат. Женщины же из всякой общественной жизни были исключены. Их закрепощение завершается «прямо на наших глазах» — в обозримый исторический период.

Так, в Афинах около 600 года до н. э. женщины потеряли право вмешиваться в политическую жизнь полиса. Им было отказано даже в праве посещать театральные представления и спортивные зрелища. Тем сильнее смущали афинян слухи о том, что где-то в Азии лежит царство женщин. «Эмансипированные» амазонки умели постоять за себя с оружием в руках. Главными же врагами их были мужчины — их терпели лишь ради продолжения рода, и никто из них не мог притязать на власть в племени амазонок. Словно зеркало разделяло два мира: Элладу, коей владели мужчины, и затерянную среди Азии страну, где «всё левое казалось правым» и всем владели женщины.

Интересно, что, говоря об амазонках, античные авторы неизменно подчёркивают их беспримерную отвагу и военную доблесть. В Римской империи высшей похвалой для воина считалось сказать ему, что он «сражался как амазонка». По словам римского историка Диона Кассия, когда полубезумный император Коммод (180–192) выступал на арене Колизея в качестве гладиатора, сражаясь то со зверями, то с людьми, сенаторы, а с ними и все остальные зрители обязаны были приветствовать его криками: «Ты — властелин мира! В славе своей подобен ты амазонкам!»

Девы-воительницы были достойны сих восторгов. Их хладнокровие вошло в легенду: преследуемые врагами, они без промаха поражали их из лука, полуобернувшись в седле. Особенно же ловко они умели обращаться с двойным топором. Это острое как бритва оружие, а также лёгонький щит в форме полумесяца стали неизменными атрибутами амазонок на любых изображениях.

Ещё удивительнее был образ жизни воинственных дам. В племени черноморских амазонок якобы не было места мужчинам. Ливийские амазонки держали мужчин в рабстве: они прибирались в доме, присматривали за детьми да ещё наравне с вьючными животными применялись для ношения тяжестей.

Откуда же брались дети, раз в племени амазонок мужчинам заказано было обретаться? Уже античные авторы немало поломали голову над этой древнейшей тайной «непорочного зачатия»; к тому же многие царицы и принцессы амазонок якобы клялись, что лучше умрут, чем потеряют девственность.

Конечно, если бы люди следовали лишь подобным образцам морали, мир был бы иным, а род амазонок пресёкся бы на корню. Его долговечность — признание их невоздержанности. Большинство амазонок нельзя было назвать «образчиками строгой добродетели». Они грешили, продолжая ткать узор племени своими телами.

Раз в год, по весне, когда всё цветёт и жаждет плодиться, общий морок, как сетью, спутывал амазонок, увлекая их в грех. Они отправлялись на охоту за мужчинами. Наловив себе пригожих, пышущих здоровьем самцов, — чаще всего это были мужчины соседних племён, они два месяца пировали и предавались любви.

Через девять месяцев после весенней оргии на свет появлялись дети. Если рождались мальчики, их в лучшем случае отсылали к отцам, а в худшем — увечили или убивали. Дочери же были желанными детьми, их вспаивали молоком кобылицы. Всем им предстояло пройти жестокую процедуру: им отнимали правую грудь (по словам некоторых авторов, левую грудь), Как мы сказали, делалось это, чтобы, повзрослев, амазонке было легче натягивать лук и удобнее прикрывать себя щитом. Так протекала «амансипация» амазонок.

Гомер довольно сухо отзывается об амазонках. В сказании об аргонавтах они изображены в виде отвратительных фурий. Однако в сообщениях позднейших авторов их образ становится всё привлекательнее, в то время как сами они, отогнанные молвой то в Ливию, то в Меотиду — на Азовское море, уже напоминают былинных богатырей или сказочных фей, теряя в этих историях последние остатки жизнеподобия.

Все амазонки становятся красавицами как на подбор. Усекновение груди не делает их уродливыми. Война с амазонками, очевидно, не только война «крови и почвы» — с чужим народом и за чужую землю, но прежде всего «война полов». Лучший пример тому история самой знаменитой амазонки — Пентесилеи.

В новейшей европейской литературе она становится героиней одноимённой пьесы Генриха Клейста, написанной в 1808 году и шокировавшей даже Гёте. Её финальная сцена обезображена, как шрамами, ремарками: «Снимает покрывало и становится на колени перед трупом», «Целует труп». Её лейтмотив точно передан следующим монологом амазонской царицы:

Другие участницы трагедии описывают свершённое:

Для сценического воплощения Клейст избрал редкий вариант мифа, малоизвестный даже грекам. В нём Пентесилея убивает своего противника — Ахилла. Но основной вариант мифа говорит иное. Что же случилось с Пентесилеей?

Её история разыгралась на фоне Троянской войны и стала кульминацией мифа об амазонках. Их племя вновь воспламеняет жажда мести за Антиопу-Ипполиту. Ведомые своей царицей, «богоподобной» Пентесилеей, они грядут «с брегов Фермодонта», «прекрасные, блистательные и жаждущие битвы». Они хотят бороться против греков, встав на сторону почти сокрушённых троянцев. «Зверям подобно, пожираемым свирепой злобой», они бросаются в сражение, истребляя ненавистных мужчин. Их пример увлекает жительниц Трои: с трудом защитникам Илиона удаётся удержать своих жён и сестёр, готовых ринуться в битву и обагрить свои руки мужской кровью.

Но вот всё вдруг меняется: на поле брани вступает Ахилл, долго чуравшийся битвы. Время едва не потекло вспять, но теперь с ужасающей быстротой помчалось вперёд. Ахилл смертельно ранил Пентесилею, сорвал с её головы золотой шлем, и тут же сам был уязвлён в сердце стрелой Амура. Он полюбил прекрасную царицу, умиравшую перед ним. Отныне до самой смерти его будет мучить отчаяние, ведь он своей рукой убил деву, о которой мог лишь мечтать. Яд любви сжигал всё его тело, неуязвимое для других ударов. По одной из легенд, в ту минуту за спиной Ахилла раздался странный смешок. То всхохотнул «презрительный Терсит». Развернувшись, Ахилл убил его на месте.