В. Новиков - Все шедевры мировой литературы в кратком изложении.Сюжеты и характеры.Зарубежная литература XX века.Книга 1

Следующие события разворачиваются уже в марте 47 г., то есть через полгода после первоначальных событий. Потин, все еще находящийся в плену у Цезаря и живущий во дворце, добивается аудиенции у Клеопатры и во время нее ведет себя то покорно и почтительно, то старается настроить царицу против Цезаря, но Клеопатра прогоняет его. Он идет к Цезарю и горит желанием восстановить его против Клеопатры, однако не успевает этого сделать, поскольку входит сама царица, собирающаяся пообедать вместе с Цезарем, Аполлодором и Руфием. Цезарь просит Потина говорить то, что он хотел сказать, или уходить, ибо он дарует ему свободу. Потин после некоторого замешательства начинает внушать ему, что Клеопатра хочет царствовать Египтом одна и всем сердцем ждет его отъезда. Клеопатра с возмущением уверяет, что это ложь. Цезарь, однако, находит, что если бы даже было так, то это было бы вполне естественно. Он просит Потина удалиться и повторяет, что он свободен. Клеопатра же кипит от гнева и незаметно приказывает Фтататите убить Потина до того, как он покинет дворец. За обедом все вдруг слышат крик и звук падения тела. Входит Луций Септимий и сообщает Цезарю, что убит Потин и город обезумел, так как Потин был любимцем горожан. Клеопатра сознается, что это она приказала убить Потина за его клевету. Руфий и Аполлодор одобряют ее поступок. Однако Цезарь говорит, что теперь не сможет защитить жизнь царицы от разгневанных египтян. Луций Септимий успокаивает его. Он сообщает, что к римлянам прибыло подкрепление — войско Митридата Пергамского. Цезарь отправляется навстречу Митридату. Перед уходом Руфий незаметно закалывает Фтататиту, как дикую тигрицу, которая может в любой момент напасть, как объясняет он потом свой поступок Цезарю. Тот одобряет его. Римские войска громят египтян, царь Птолемей тонет в реке, а Клеопатра становится полновластной правительницей.

Цезарь готовится к отплытию в Рим. Перед тем как покинуть Египет, он оставляет Руфия на должности губернатора. Клеопатре же он повторяет свое обещание прислать Марка Антония.

Е.В. Семина

Роман (1900)

Ростом он был шесть футов, пожалуй, на один-два дюйма меньше, сложения крепкого, и он шел прямо на вас, опустив голову и пристально глядя исподлобья. Он держался так, словно упрямо настаивал на своих правах, хотя ничего враждебного в этом не было, казалось, он относил это в равной мере и к себе самому, и ко всем остальным. Он всегда был одет безукоризненно, с ног до головы — в белом. Вряд ли на рубеже уходящего века в морских портах к востоку от Суэца: в Бомбее, Калькутте, Рангуне, Пенанге, Батавии — можно было найти лучшего морского клерка — представителя торговых фирм, снабжавших корабли всем необходимым. Он очень располагал к себе, и хозяева бывали страшно раздосадованы, когда он внезапно уходил от них, перебираясь обычно дальше на восток и унося с собой бережно хранимую тайну своего непостоянства. Он не всегда был морским клерком и не навсегда остался им. Его, сына английского сельского священника, все звали просто Джимом, но малайцы из лесного поселка, куда в конце концов занесло его бегство от чего-то невыносимого, называли его Тюан Джим, то есть собственно Лорд Джим. Ему еще не было двадцати четырех лет.

Он с детства бредил морем, получил лицензию на судовождение, плавал помощником капитана в южных морях. Оправившись от раны после одного неудачного рейса, собирался возвратиться в Англию, но вместо этого неожиданно поступил штурманом на «Патну», небольшой и довольно дряхлый пароход, шедший в Аден с восемью сотнями мусульман-паломников. Команда состояла из нескольких белых моряков во главе с немцем-шкипером, грубым толстяком с отталкивающими манерами. Великолепное спокойствие моря ничем не нарушилось, когда среди ночи судно испытало легкий толчок. Позже, во время суда, специалисты сошлись во мнениях, что это, скорее всего, было старое затонувшее судно, плававшее под водой кверху килем. Осмотр носового трюма поверг команду в ужас: вода стремительно прибывала через пробоину, судно удерживала от затопления лишь тонкая и абсолютно ненадежная железная переборка носового отсека. «Я чувствовал, как она выгнулась от напора воды, сверху на меня упали куски ржавчиньр>, — рассказывал потом Джим о том, что осталось с ним навсегда. Пароход опустился носом в воду, до гибели оставались минуты. Не было места в шлюпках и для трети людей, не было времени, чтобы спустить шлюпки. Шкипер и два механика лихорадочными усилиями все же спустили одну шлюпку — они думали только о собственном спасении. Когда шлюпка отплыла, Джим, находившийся все это время в оцепенении безнадежности, обнаружил себя в ней. Скорее всего, в последние секунды он сделал этот неожиданный для самого себя прыжок с борта гибнущего судна не из страха за свою жизнь, а от невозможности перенести ужас своего воображения перед леденящими картинами грядущей неизбежной гибели сотен людей, сейчас еще мирно спящих. Налетел внезапный шквал, тьма скрыла судовые огни. «Оно затонуло, затонуло! Еще бы минута…» — возбужденно заговорили беглецы, и тут Джим окончательно понял гибельность своего поступка. Это было преступление против морских законов, преступление против духа человечности, страшное и непоправимое преступление против самого себя. Это был упущенный случай спасти людей и стать героем. Это было куда хуже смерти. Ложь, придуманная беглецами, чтобы оправдать этот поступок, не понадобилась. Случилось чудо: старая ржавая переборка выдержала напор воды, французская канонерка привела «Патну» в порт на буксире. Узнав об этом, шкипер бежал, механики укрылись в больнице, перед морским судом предстал только Джим. Дело было громкое и вызвало всеобщее негодование. Приговор — лишение шкиперской лицензии.

«О да, я был на этом судебном следствии…» — Марлоу, капитан английского торгового флота, начинает здесь свое изложение истории Джима, которое подробно и до конца не знал. никто, хроме него. Сигара тлела в его руке, и огоньки сигар его слушателей, расположившихся в шезлонгах на веранде гостиницы в одном из портов юго-восточных морей, вспыхивали и медленно передвигались, как светляки, во тьме благоухающей и чистой тропической ночи. Марлоу рассказывал…

«Этот парень таил в себе загадку. Он прошел через все унижения следствия, хотя мог этого не делать. Он страдал. Он мечтал быть понятым. Он не принимал сочувствия. Он жаждал начать новую жизнь. Он не мог справиться с призраком прошлого. Он внушал доверие и симпатию, но в глубине всего этого таилось ужасное для всех подозрение и разочарование. Он был утончен, он был возвышен, он был экзальтирован, он был готов к подвигам, но и небо, и море, и люди, и судно — все его предали. Он хотел вернуть к себе доверие. Он хотел навсегда закрыть за собой дверь, он хотел подлинной славы — и подлинной безвестности. Он был достоин их. Он был один из нас, но нам никогда не быть такими, как он.