Татьяна Фадеева - Преступления в психиатрии

Фирмы по продаже верхней одежды никогда не афишируют использование ароматических веществ, поскольку это является прямой манипуляцией сознания, совершенно недопустимой в демократическом обществе. Однако несмотря на это, в гамбургских магазинах пиджаки за 3,5 тысячи марок неизменно источают аромат сандалового дерева, а от сорочки за 495 марок так и разит лимоном.

Развитие ароматологии — науки, изучающей способы выкачивания денег с помощью запахов, порождает выпуск все большего количества эссенций, которые будут стимулировать человека больше работать и больше покупать. С каждым годом «фабрика запахов» в США уверенно набирает обороты, и уже сегодня все чаще звучат упреки в адрес «ароматической мафии» по поводу манипулирования людьми. Но ученые считают, что наряду со способностью запахов «заставлять» человека покупать товар, они обладают неоспоримым достоинством, которое заключается в том, что запахи могут снимать стрессы, помогают бороться с монотонностью работы.

«Запахи воздействуют на человека, как наркотики, — откровенно заявляет Хирш. — Они непосредственно влияют на мышление и оценку потребительских качеств товара».

Существует научное объяснение мистической власти запахов. В человеческом мозге есть обонятельный центр, который, обработав ароматическую информацию, сохраняет ее в памяти. Другими словами, запах — это открытый путь к душе: он мгновенно меняет настроение и не поддается логическому контролю. Ароматическая эссенция поражает самое слабое место нашего сознания.

Уже сегодня существует 500 тысяч искусственных ароматических веществ и более 1 миллиона натуральных эфирных масел. Возможности для эксперимента неограниченны: один запах заставит вас купить дорогой диван, другой — посетить элитный ресторан, а третий, может быть, поспособствует выбору определенного кандидата на видный политический пост.

Однажды на улице меня окликнул совершенно незнакомый мне мужчина:

— Эй, — сказал он, — постойте. Вы Ури Геллер?

Я предположил, что он узнал меня после того, как увидел на одном их телепатических сеансов либо телевизионной передаче.

На вид незнакомцу можно было дать лет пятьдесят. Выглядел он вполне безобидно, и я ответил ему:

— Да, я Ури Геллер.

— Знаете, я хотел бы поговорить с вами об одном деле, которое могло бы вас заинтересовать. Я знаю о вашей работе в Станфордском институте.

Он создавал впечатление дружелюбного и простого человека, и ни в малейшей степени не пытался оказывать на меня давление. Ко всему прочему незнакомец поразил меня своими знаниями и неподдельным интересом к парапсихологии.

Я поинтересовался, откуда ему известно о моей работе в институте, на что он загадочно ответил:

— Ну, нам многое о вас известно.

Мне по вполне понятным причинам захотелось узнать, что означает это «мы», и чем вызван такой интерес к моей персоне. Я ждал, когда он ответит на мои вопросы, и вскоре мое любопытство было удовлетворено вполне. Мне, конечно, следовало догадаться самому, что незнакомец имел отношение к разведывательному ведомству. Сейчас я уже не помню, как он выразился в точности, но слово «разведка» определенно прозвучало. Он даже хотел показать мне свое удостоверение, но я отказался, считая, что в этом нет необходимости.

Он снова завел разговор о моем традиционном репертуаре — начиная со сгибания ложек и заканчивая стиранием компьютерной памяти. Уже в этом, на первый взгляд, отвлеченном разговоре он сделал несколько намеков, удостоверяющих его гораздо лучше любого документа. Он упомянул видеокассету, записанную во время моей работы в Станфордском институте и зафиксировавшую момент, когда часы внезапно появились перед нами, словно из воздуха. Результаты некоторых экспериментов, проведенных в то время, не были внесены в книгу, и они моги быть известны только немногим людям. Затем он, как бы мимоходом, заметил, что «они» осведомлены о некоторых подробностях моей предшествующей деятельности, о которой никогда не было и не будет публичных упоминаний. (В 1985 году я случайно узнал, что руководство Станфордского института получило на меня досье о работе в израильской разведке. Информация такого рода могла быть получена исключительно при условии оказания нажима со стороны весьма влиятельных структур. Возможно, она была предоставлена в обмен на соответствующую любезность с другой стороны. Хотя могло случиться и так, что израильская разведка просто пожелала быть в курсе моих последних исследований.)

Наша беседа продолжалась около часа. Майк — так он просил называть себя — записал мой домашний телефон и сказал, что хотел бы встретиться со мной еще раз. Ничего особенного сказано не было, но я почувствовал, что он старательно пытается внушить мне мысль о том, что в дальнейшем мы могли бы оказаться полезными друг другу. Меня это заинтриговало.

Он позвонил через десять дней и попросил о встрече в какой-нибудь закусочной неподалеку от моего дома. У меня уже была намечена одна встреча на вечер, и я предупредил Майка, что не смогу уделить ему много времени.

— Ури, нам нужна твоя помощь, — сказал он, как только мы встретились. — Есть некоторые области, являющиеся для нас предметом особого интереса, но в них мы постоянно натыкаемся на кирпичные стены. Вот мы и подумали, что ты, используя свои способности, вполне мог бы помочь нам довести до конца некоторые вещи, с которыми сами мы не можем справиться.

С собой Майк принес большую книгу в голубой обложке и теперь открыл ее передо мной.

— Скажи-ка, какое впечатление производит на тебя этот человек? — поинтересовался он.

Это была черно-белая фотография Юрия Андропова, о котором я в то время еще ничего не слышал. Первая мысль, которая меня посетила, была о том, что человек на фото имеет какое-то отношение к родине моего отца — Венгрии. И Майк поспешил объяснить, что человек, изображенный на снимке, был там послом во время советского военного вторжения в 1956 году. Вскоре после этого он стал руководителем КГБ.

— С виду — славный малый, — начал я. — Спокойный, уравновешенный, достаточно приятен в общении, но по натуре жесткий и безжалостный. Доктринер, в разрешении некоторых вопросов не способен к гибкости.