Юлия Идлис - Осенило – написал

Забавно, что Кармайкл сдвигает все написанное на несколько строчек вниз, когда хочет вписать что-нибудь в середину сцены. Я тоже так делаю. Мне обязательно нужно пустое пространство после той строчки, где стоит курсор, чтобы вообще что-нибудь придумать. Такое ощущение, что мозг, увидев строчки, в которых что-то уже написано, решает, что он уже сделал все, что мог, и просто расслабляется. Даже если там написано «НЕ МОГУ БЛЯДЬ ПРИДУМАТЬ ЭТУ МУДАЦКУЮ РЕПЛИКУ ААААААА!!!!!»

Реплики в диалогах, кстати, я пишу немного по-другому. Кармайкл очень функционально идет по сюжету сцены: сперва герой должен сказать вот это, потом вон то. У меня в голове есть еще одна шкала – своего рода эмоциональный темпоритм, особенно когда герою нужно прогнать длинную телегу, чтобы убедить другого героя в чем-нибудь совершенно фантастическом.

Общее правило такое: чем сложнее и важнее мысль, тем больше времени уходит на то, чтобы убедить в ней другого человека. Есть вещи, убедить собеседника в которых можно за три реплики, за четыре, за пять. И есть вещи, убедить собеседника в которых просто невозможно. Это я знаю по опыту своих переговоров с продюсерами, когда пытаюсь убедить их в том, что написать полноценный сценарий за один день нельзя.

Не все эти реплики придумываются сразу. Но очень часто ты сразу знаешь, что их нужно, например, четыре. Две получилось написать с налету, а вместо двух других я ставлю «БЛА-БЛА-БЛА» и пишу дальше. Поэтому в нулевом драфте сценария диалог у меня обычно выглядит так:

«Вася держит Петю за ноги над пропастью, в которой бушует открытая канализация.

ВАСЯ

Я скоро тебя отпущу, не бойся. Но сначала ты должен кое-что понять. Сценарий не пишется за день.

Петя извивается, пытаясь за что-нибудь зацепиться.

ВАСЯ

БЛА-БЛА-БЛА.

Петя всхлипывает.

ВАСЯ

БЛА-БЛА-БЛА!

Петя зажмуривается .

ВАСЯ

Ну, просто не пишется и все.

Отпускает Петю. Тот с воплем летит в пропасть».

#драматургия #ремесло #диалог

Меня часто спрашивают, с чего начинается сценарий. Я и сама себя часто об этом спрашиваю – особенно когда все возможные правки в поэпизодник уже внесены, и надо переходить к написанию, собственно, сценария.

У каждого сценариста свой ответ на этот вопрос. Со случайной реплики; с эмоции; с красивого кадра; с ощущения тяжести «Оскара» в руке… В моем случае сценарий всегда начинается с начала – с первой сцены. Пока я ее не увижу, я не могу ничего написать.

Однажды, когда я еще только училась на первом курсе сценарного факультета в Московской школе кино, нам задали написать сценарий о ком-нибудь из героев войны 1812 года.

Я выбрала генерала Милорадовича – того самого, которого декабрист Каховский застрелил в 1925 году на Сенатской площади, дав начало всеобщей панике и резне. В длинной увлекательной биографии Милорадовича было много абсолютно киношных поворотов судьбы. Я прочитала ее от корки до корки, проштудировала два тома воспоминаний самого генерала, а также бессчетное множество воспоминаний его друзей, врагов и современников.

За день до того, как надо было питчить свои истории в классе, я обнаружила себя читающей толстенную историю военного костюма времен Наполеона и поняла, что делаю что-то не то. Но было поздно. История не складывалась – вернее, мой мозг отказывался уложить 54 года насыщенной жизни моего героя в 5-минутный питч истории, интересной хоть кому-нибудь, кроме меня.

На питчинге я стояла у доски и мямлила, пересказывая Википедию, – причем в моем пересказе Википедия сильно теряла. Прослушав краткую историю дворцовых интриг с 1799-го по 1825-й годы в моем исполнении, Саша Молчанов, который тогда был у нас старшим преподавателем, уныло спросил: «А чего он вообще хочет, этот ваш Милорадович?»

«Избежать позора», – уныло подумала я, но промолчала, потому что позор был совершенно неизбежен и уже, собственно, происходил. Молчанов подождал еще немного и спросил безнадежно: «Есть в нем хоть что-нибудь человеческое?»

Я открыла рот – и вдруг увидела сцену. Приведу ее тут целиком.

НАТ. ПОЛЕ У ДОРОГИ – ДЕНЬ

Солнечный летний день. По обеим сторонам от пыльной грунтовой дороги расстилается неподвижное поле спелой пшеницы. Высокие стебли кренятся под тяжестью колосьев.

Тишина.

По дороге катится большое колесо от телеги, мелькают спицы. Колесо палкой толкает МАЛЬЧИК (6) в крестьянских штанах, сапогах и белоснежной рубашке навыпуск. Он бежит вприпрыжку за колесом, иногда подталкивая его.

За кадром – веселый нежный женский голос.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

(по-французски)

Сюда! Скорее сюда!

За кадром слышится женский смех и звон бокалов. Пение птиц. Мальчик бежит по дороге за колесом.

ИНТ. ЛЕСТНИЦА В КАЗАРМЕ – ДЕНЬ

Темная лестница, ведущая на третий этаж. По деревянным ступенькам поспешно поднимаются ноги в сапогах – три пары. Они спотыкаются под тяжестью чего-то. За кадром слышны голоса.

ГОЛОС ВАСИНА

Сюда…

ГОЛОС БАСИНСКОГО

Нет, сюда, наверх…

ГОЛОС БАРТЕЛЕМИ

НАТ. ПОЛЕ У ДОРОГИ – ДЕНЬ

По дороге, поднимая пыль, катится колесо от телеги. Следом бежит мальчик, подталкивая колесо палкой. Он вытягивает руку в сторону и ведет ладонью по пшеничным колосьям, склонившимся над дорогой. Тяжелые колосья медленно покачиваются под его рукой.

ИНТ. ЛЕСТНИЦА В КАЗАРМЕ – ДЕНЬ

Над обшарпанными деревянными ступенями лестницы скользит безвольно опущенная мужская рука, чуть касаясь пальцами ребра каждой ступени: обладателя руки несут вверх по лестнице.

НАТ. ПОЛЕ У ДОРОГИ – ДЕНЬ

Мальчик бежит за колесом от телеги, теперь уже верхом на своей палке, изображая лихую конную атаку. Он машет над головой невесть откуда взявшимся белым платком. Платок развевается, как знамя.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

(за кадром, по-французски)

За мной! Сюда…

ИНТ. ЛЕСТНИЦА В КАЗАРМЕ – ДЕНЬ

Мужская рука комкает белый носовой платок и прижимает его сбоку к разорванному мундиру. Платок сразу же намокает алым.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

(за кадром, по-французски)

Мишель! Вы меня слышите? Мишель!..

НАТ. ПОЛЕ У ДОРОГИ – ДЕНЬ

Мальчик резко останавливается, поднимает голову…

…Колесо от телеги катится дальше само собой. Дорога пуста, поле – тоже: мальчика нигде нет. Колесо от телеги само собой докатывается до развилки, ударяется в верстовой столб и падает в пыль на дорогу.

На столбе надпись: «ВОРОНЬКИ 5 ВЕРСТ».

Эти самые Вороньки – родовое имение Милорадовичей, которое медленно приходило в упадок, пока его последний владелец колесил по разным войнам. После победы в 1812-м Милорадович так и не вернулся туда, хотя то и дело порывался перестроить господский дом и даже отправлял туда деньги, когда они были.