Юлия Идлис - Осенило – написал

Заказчику всегда кажется, что правки, которые он дает, – это всего лишь переписывание. Сценарист, получая любые правки, всегда в первый момент упирается, считая, что правки ломают его стройную историю. И никто не может сказать, упирается сценарист из упрямства и лени – или потому, что прав.

В сценаристике никто никогда не знает, как правильно. У разработчиков игр есть плейтесты, чтобы это выяснить: они могут обкатать недоделанную игру на живых людях, посмотреть на их реакции – и (кардинально) что-то в игре поменять.

У продюсера такой возможности нет. Вернее, она есть – но только на этапе написания сценария. Вот он и устраивает плейтесты разных вариантов истории, пытаясь понять, какой из них «сыграет».

Проблема только в том, что для такого плейтеста у продюсера обычно есть ровно один живой человек – сценарист. Но это обычно проблема сценариста, а не заказчика.

В начале отношений любой заказчик говорит сценаристу: «Не думайте ни о каких ограничениях. Просто творите! Для нас имеет значение только сама история».

Воодушевленный сценарист уходит творить – и через некоторое время возвращается с первым драфтом, в котором огнедышащие драконы и пара абсолютно голых годзилл с полным набором половых признаков разрушают Московский Кремль, непрерывно ругаясь матом и прикуривая от горящей высотки в Москва-Сити.

Дальше начинается долгий и болезненный процесс переговоров, в котором заказчик теряет терпение и деньги, сценарист – нервы и веру в себя, а годзиллы – речь и яйца. Но что теряет эта самая «хорошая история», которая так нужна всем, включая голых годзилл?

За что я люблю сценаристику – так это за то, что в ней все возможно. Любой сюжетный поворот можно придумать, объяснить и мотивировать. Любой поступок героев – оправдать. Герой может убивать и есть младенцев, жечь котят и хамить своей первой учительнице, встретив ее в метро, если так нужно для истории. Ваша задача – всего лишь сделать так, чтобы зрители его за это полюбили. То есть – придумать ему и его поступкам мотивации.

Например, в сериале «House MD» есть эпизод про гангстера, который хочет дать показания на подельников, воспользовавшись программой защиты свидетелей. Но не просто так, а потому, что он гей, и программа защиты свидетелей – его единственный шанс выйти из шкафа, а заодно и из гомофобской мафиозной среды, где его могут убить, узнав о его ориентации.

Чувствуете, да? Вы уже полюбили этого чувака и хотите, чтобы у него все получилось. Хотя в целом не очень-то любите преступников, геев и американцев.

А теперь представьте такого героя в российском сериале. Не можете? Правильно: в российском сериале таких героев не бывает, потому что они входят в трагическое противоречие с законом о запрете пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений. Значит, у нас такому герою надо придумывать другую мотивацию: программа защиты свидетелей – его единственный шанс потому, что […], а скрывать этот факт он вынужден потому, что […].

Можно ли придумать другую мотивацию? Да без проблем. А вот нужно ли – большой вопрос.

Сценаристика, как и любое творчество, – пространство полной свободы. Любую мысль в ней можно выразить любыми средствами. Необходимых средств выражения для нее существует – но вот беда: для выражения конкретной мысли есть средства оптимальные. И чем дальше вы от них отходите, тем более рыхлым получается ваш сценарий.

Скажем, брутальному герою – следователю СК – надо поразмыслить в трудную минуту. Что он делает на экране? Конечно, закуривает. Но в России закуривать на экране нельзя никому, даже следователям СК. Поэтому ваш герой в этой ситуации, например, сует в рот чупа-чупс. (А что, тоже ведь оральная фиксация.)

Но чупа-чупс во рту у следователя СК в кульминационный момент расследования вызывает у зрителя вопросы, которых не вызвала бы сигарета. И сценарист должен на эти вопросы ответить, потому что иначе на них ответит зритель, и ответы эти никому не понравятся. Почему брутальный следователь СК в минуту душевной тревоги сосет леденцы? Что там у него в детстве было с этими леденцами?

Сценарист начинает объяснять. Тут реплика, там сцена, тут новый персонаж массовки – продавщица, которая не продает нашему герою сигареты, потому что он слишком молодо выглядит (тьфу!), или подсовывает ему вместо сигарет леденцы, потому что он кашляет (буэээ), или… Страница, еще страница – и хронометраж серии пополз. А заодно и характер героя, и вся внутренняя логика истории.

Это как в поговорке: «Если надо объяснять, то не надо объяснять». Если вам приходится в десяти дополнительных сценах объяснять, почему ваш герой над горой трупов дрожащими пальцами засовывает себе в рот конфету, значит, вам нужно не придумывать эти десять сцен, а переделать характер героя и всю историю. Потому что история должна быть такой, в которой характер героя выглядит органичным без сложных объяснений…

…Получается, что сценарист не может не думать об ограничениях. Более того, он должен учитывать производственные, финансовые и цензурные ограничения сразу же, придумывая историю и героев, которые в эти ограничения укладываются. Иначе есть большая вероятность, что ему придется писать в стол.

Или же ему придется смотреть, как то, что он написал в порыве свободного творчества, под руками заказчика превращается в то, что можно показать на экране. А это еще хуже, чем писать в стол, – хотя бы потому, что это увидят и все остальные.

Этим неуклюжим словом называется уход от реальности – но, что интересно, не всякой. А только той, из которой человеку действительно хочется куда-нибудь деться. Например – от той реальности, где есть трудности, проблемы, переживания и все остальное, что настоящий человек вроде бы должен встречать грудью.

Но есть такие трудности, проблемы и переживания, на которые никакой груди не хватит. И от них очень хочется все-таки уйти – хоть куда-нибудь.

Много лет назад, расставаясь с мужем, подруга призналась мне, что ездит в метро, перемножая в уме трехзначные числа. Это отвлекало ее от мыслей о разводе и помогало не рыдать в общественном транспорте.

Казалось бы, при чем тут работа сценариста?

Дело в том, что я вспомнила эти самые трехзначные числа на днях, когда сама оказалась в ситуации сильного стресса. Подругина мысленная математика мне не помогла: даже простой счет на калькуляторе никогда не был моей сильной стороной. Зато я обнаружила, что единственное, что по-настоящему отвлекает меня от ужасных мыслей и бегания по потолку, – это, собственно, моя работа.