Константин Ротиков - Другой Петербург

В возрасте двадцати лет Вильгельм случайно познакомился в Берлине с пятидесятилетним бароном Отто Геленгом, пригласившим его посетить Таормину. Городок на восточном побережье Сицилии, основанный в V веке до н. э., не был никому известен до 1863 года, когда Геленг, разыскивавший памятники античной культуры, обнаружил в этой глуши необыкновенно хорошо сохранившийся древнегреческий театр и красивые дома времен арабских и норманских завоеваний. Барон-энтузиаст, добиравшийся до Таормины пешком по горным тропам от ближайшей железнодорожной станции, поселился здесь и превратил сицилийское захолустье в привлекательное место для пресыщенных богатых туристов. От моря к городку была устроена канатная дорога, воздвигся отель «Тимео», начали строиться виллы. Геленг стал городским головой Таормины.

Вильгельм фон Глоден откликнулся на приглашение посетить заповедный уголок и тоже оказался им настолько очарован, что остался здесь до конца дней. Он поселился рядом с греческим театром, хозяйство на вилле вела его сестра (от первого брака матери), София фон Рааб — самый верный и преданный друг. С Геленгом их объединяла лишь пламенная любовь к античности. Когда Глоден начал проповедовать в Таормине прелести греческой любви, городской голова отказал ему от дома. Но местное население отнеслось — мало сказать, с терпимостью. Сицилийские мальчики, которым Глоден сделался отцом родным, готовы были ради него на все. Их бесхитростные ласки совсем неплохо оплачивались бароном: кто смог купить рыбачью лодку, кто приобрел парикмахерскую, кто кафе.

В 1880-е годы финансовое благополучие Глодена пошатнулось. Мальчики разбежались, но один остался — Панкрацио Бучини, прозванный хозяином «Иль Моро» («Мавр» — не вспомнить ли миланского герцога, покровителя Леонардо?). Панкрацио, с тринадцати лет ставший слугой на вилле Глодена, остался ему верен на всю жизнь, а барон Вильгельм прожил семьдесят пять лет.

Лишившись банковской ренты, надо было чем-то заняться, и Глоден решил фотографировать местные пейзажи, продавая открытки туристам. Дело пошло, барон увлекся всерьез, стал применять новые технологии, экспериментировал с оптикой, использовал различные приемы обработки негативов (это, напоминаем, 90-е годы прошлого века). Фотографии Глодена показывались на международных выставках, получали призы.

И вот тут явилась идея оживлять суровую сицилийскую природу и памятники античности человеческими фигурами. Голые мальчики сначала как элемент пейзажа, а потом и вполне самостоятельные сюжеты стали излюбленным мотивом. Фигуры бедных крестьянских детей, со вспученными животами и кривыми ногами, мало напоминают, конечно, греческую скульптуру эпохи Праксителя и Мирона, но в них есть простор для воображения. Все-таки, это живая человеческая плоть, довольно-таки зрелая (судя по щетинке, обнаженности головок), но способная еще пленить свежестью юности. Порнографией эти фотоснимки можно считать не в большей степени, чем картины Доминика Энгра (кстати, один энгровский сюжет был Глоденом воспроизведен в натуре) или рисунки Александра Иванова, но в художественности они, разумеется, уступают упомянутым шедеврам.

Известность Таормины и ее привлекательность для любителей росли год от года. Далеко не только супруги Мережковские (вообще стремившиеся не отставать от новейшей моды) — принц Август Вильгельм Прусский, английский король Эдуард VII, испанский — Альфонс XIII, Оскар Уайльд (как же без него!), Анатоль Франс… Античные оргии на вилле барона фон Глодена стали достопримечательностью европейского масштаба. Один из крупнейших финансовых магнатов предвоенной Европы Альфред Крупп после посещения Таормины вынужден был покончить с собой в Эссене, так как пресса стала слишком недвусмысленно разоблачать его пристрастия.

Первая мировая война заставила барона на время покинуть Италию. Вилла оставалась под присмотром верного Панкрацио. Вернувшись, Глоден возобновил прежний образ жизни. София умерла в 1930 году, брат пережил ее всего на два месяца. Наследником и хранителем шедевров Глодена (существовало более 3 тысяч негативов) оставался «Иль Моро» Бучини. Но в 1936 году итальянские фашисты устроили погром на вилле, из которой удалось спасти не более трети уникальных стекол. Между тем, фотографии эти, действительно, считались порнографическими до середины 1970-х годов, когда, в связи с небывалыми успехами в эмансипации геев, к фон Глодену пришла, наконец, вполне заслуженная им мировая слава.

Мережковские познакомились с фон Глоденом, когда путешествовали по Италии в компании Акима Львовича Волынского. Собственно, это литературный псевдоним, а звался он Хаим Лейбович Флексер. Любили тогдашние евреи-интеллигенты брать себе прозвание по месту происхождения. Николай Максимович Минский, с которым Волынский жил в начале 1890-х годов в меблированных комнатах «Пале-Рояль» на Пушкинской, д. 18 — тоже на самом деле Виленкин (большой разницы не видим, в смысле топонимическом: фамилия явно сходна с Вильно — тоже черта оседлости).

Волынский — фигура смутная. Нынче он сделался героем балета «Красная Жизель» (назовем автора, он этого заслуживает — Борис Эйфман). Безумная Ольга Спесивцева, согласно этому балету, разрывалась, будто бы, между чекистом Каплуном и взыскательным педагогом, под которым подразумевается Аким Львович. Да, конечно (он уж доживал тогда шестой десяток), Волынский много занимался теорией и искусством балета, которому стремился вернуть первоначальный, по его мнению, ритуальный смысл. В своих критических статьях, печатавшихся, по условиям начала 1920-х годов, на оберточной бумаге, в какой-нибудь «Жизни искусства», он, естественно, одобрительно отзывался о даровитой балерине. Но вообще в какой-либо страсти к женщинам не был замечен. Всю жизнь прожил бобылем, иногда в компании с молодыми мужчинами, как, например, в 1900-е годы с темпераментным и внешне привлекательным актером Александринки Николаем Николаевичем Ходотовым, на 16 лет его младшим. На Глазовской улице, д. 5 они жили. Но, может быть, просто из экономических соображений: как уже отмечалось, снимать квартиру одному было слишком дорого.

Мы бы отнесли Волынского к типу, что называется, истинных интеллигентов: не без значительных усилий, невзирая на материальные затруднения, трудом и упорством достигающих широкой образованности и сохраняющих, на протяжении иногда довольно долгой жизни, веру в высокие идеалы. Оно, конечно, достойно похвалы и заслуживает уважения — но идеалы, как правило, принимаются ими на веру. Есть в них самоощущение того, что они призваны поддерживать некий священный огонь, хотя толком сами не понимают, почему и зачем этот огонь горит, именно в этой чаше и чаще, и почему поддерживать его надо, допустим, кипарисовыми шишками, а не ветвями омелы.