Виктор Бочков - Заповедная сторона

Лехмус закончил снимать, и мы продвинулись тропочкой вверх по берегу Меры. Немного, на каких-то двести метров. Опять лужайка с люпинусами, стройная сосенка, горделиво стоящая на пригорке по-над самой водой — ах, если бы без всякой нужды не обдирали на ней кору и не затесывали топором ствол безжалостные рыболовы, — резкий излом реки. На противоположном берегу склонились над водой ветлы, ивняк, за ними сосны в несколько ярусов. Там прославленный реликтовый «Зачарованный бор» с голубым мхом. На нашем берегу — цветущий куст калины. Пышные бело-желтые шапки соцветий, идеально прямые длинные стволы. Умаляется, гибнет эта горькая ягода в окрестностях Щелыкова — видимо, усиленно вырубают ее на жерди и удилища. Теперь кусты калины редко где встретишь, а сколько ведь ее здесь было во времена Островского.

Место, где Мера делает загогулину, издавна прозывается «Печкой» (есть на Мере и «Кринка» — выше по течению, у Рыжовки). Тут и ловил драматург рыбу. Снизу «Печки» излучину (она сто лет назад была поуже) загораживали сетью, а мужики и охочие из приезжих гостей, чаще актеры — Иван Егорович Турчанинов, Костя Загорский, — по команде «морского министра» лезли в реку сверху и «ботали», пугая рыбу криками и плеском. Шатры же ставили на лугу ближе к Высо-кову, на самом берегу жгли и костры, варили в котле уху.

Все это было, было, было…

Выходя из Высокова, я за околицей обернулся к бывшей деревне. Избы без окон и дверей, с провалившимися крышами, казалось, обреченно прощались с нами. И я, неожиданно для самого себя, попросил Лехмуса:

— Пожалуйста, снимите отсюда всю деревню. Возможно, это будет последняя фотография Высокова вообще.

Альберт готовно потянулся к фотоаппарату с широким объективом.

Снимок действительно оказался последним. Весной 1977 года оставленное жителями Высоково подожгли, озоруя, захожие туристы — «дикари». Деревни не стало. Но она запечатлена в жизни и творчестве великого драматурга, оставила крохотный, но следок в русской литературе. По-прежнему течет Мера, плещется в «Печке» сорога, цветут в июне ромашки и гвоздики на чудном склоне, шумят замерские «зачарованные» леса. И нам сохранена счастливая возможность пройти туда из Щелыкова путем-дорогой Островского, увидеть и порадоваться именно тому, что видел здесь и чему радовался он.

Этот бронзовый щелыковский Александр Николаевич — человек на закате жизни, старше того знаменитого Островского, который покойно сидит в кресле у Малого театра в Москве. Здесь он попроще — без шапки, вовсе почти облысевший, но с густыми усами и бородой. Одет в расстегнутый то ли сюртук, то ли в пальтецо с длинными фалдами прямо поверх рубахи-косоворотки. Брюки напущены на остроносые сапоги. Он, очевидно, гулял, устал и вот — отдыхает на скамье у дороги, удобно откинувшись на дощатую спинку, правой рукой придерживая на колене взятую с собой и раскрытую книгу, но не читает ее, а задумчиво смотрит вперед. Перед драматургом усадьба — он еще посидит, отдохнет и неторопливо проследует по песчаной дорожке к близкому уже дому.

Памятник поставлен за прогулочной аллеей, точно напротив въездных ворот в усадьбу. До 1928 г. на этом месте стоял двухэтажный деревянный амбар кутузовских времен, перенесенный в качестве жилого корпуса на территорию дома отдыха и ныне звучно именуемый французским словом «шале»; потом кузница… Позади памятника лобановское поле, на его фоне трехметровый монумент не выглядит чересчур громоздким. Не кажется он и тяжелым — семитонная металлическая фигура на прямоугольном гранитном пьедестале. Памятник вписался в естественный щелыковский пейзаж, стал его привычным элементом, как сам дом, ворота, березовая и еловая аллеи, прясла в поле. Стал с праздничного 14 июня 1973 года. Тогда в Музее-заповеднике «Щелыково» отмечался 1 50-летний юбилей со дня рождения великого драматурга. К нему и приурочили открытие памятника, отлитого на ленинградском заводе «Монументскульптура» и только что доставленного в усадьбу. Сергей Михалков от Союза советских писателей и Михаил Царев от Всероссийского театрального общества сдернули белое штапельное покрывало, и перед глазами сотен собравшихся в этот погожий день на аллее людей предстал Александр Николаевич Островский. Предстал таким, каким его увидел скульптор Алексей Тимченко.

Скульпторы не раз ваяли образ драматурга. Первым это сделал его друг Рамазанов в 1850-е годы, потом — в 1880-х годах — Бах, Кафка. Но это все были небольшие бюсты — гипсовые, бронзовые. В столетнюю годовщину со дня рождения Островского был объявлен конкурс на лучший проект его памятника для Москвы. Конкурс уверенно выиграл находившийся в расцвете творческих сил Николай Андреев, и через шесть лет, в 1929 году, его памятник был торжественно открыт у Малого театра.

Щелыково долго ждало своего памятника драматургу. Первый был воздвигнут еще в 125-летний юбилей Островского, в 1948 г. Создала его художник-бутафор Малого театра Надежда Маркова. Это была типичная работа любителя — гипсовый бюст на кирпичном постаменте, а установили его невдали от мемориального дома на площадке бывшего конного двора — вокруг разбили цветники и посадили сирень, которая там прижилась. Потом бюст перевезли в поселок Островское, где он ныне стоит в центральном сквере.

В 1956 г. скульптор Николай Саркисов создал для Щелыкова новый памятник — бронзовый бюст, укрепленный наверху круглой колонны из темного головинского Лабрадора. Памятник, изображающий драматурга в его лучшие годы, был прост и выразителен. Но его необдуманно поставили у самого дома-музея, перед пихтовым кругом, и такое местоположение вскоре стало мешать восстановлению мемориального облика реставрируемого ансамбля усадьбы. Да и хотелось видеть в Щелыкове изображение Островского во весь-таки рост, в полную величину. Поэтому в 1968 г. саркисовский бюст перевезли в Кострому к зданию областного драматического театра им. А. Н. Островского.

Между тем еще в начале 1950-х годов был организован всесоюзный конкурс на лучший проект нового памятника Островскому. На нем довольно, на первый взгляд, неожиданно первое место было присуждено проекту ленинградского скульптора Тимченко.

И вот в Щелыкове появился новый человек — с острым взглядом из-под очков, выше среднего роста, худощавый, с резкими чертами лица. Алексей Павлович Тимченко, скульптор. Быстро подружился с сотрудниками музея. Потом он рассказывал им:

— Творчество великого драматурга всегда меня волновало — особенно его пьесы «Без вины виноватые», «Бесприданница», «Гроза». Поэтому, когда в 1952 году был объявлен конкурс проектов памятника Островскому, включился в него с удовольствием. На конкурсе был принят мой проект. Памятник вначале предполагалось воздвигнуть в Ленинграде, у театра Ленинского комсомола. Но ведь Островский — не петербуржец. Тогда решили делать для Кинешмы — я выезжал туда. В 1957 г. перевесила кандидатура Костромы — и там побывал. В 1970 г., незадолго, значит, до юбилея, дошла очередь Щелыкова. Сделал эскиз — одобрили. Но щелыковский проект уже иной — в первом, «городском» варианте Островский сидел не на скамье, а на стуле. В щелыковском памятнике мне хотелось подчеркнуть спокойствие драматурга — сидит, думает. Это Островский в 1880-е годы. Пушкина можно изображать и юным — у него короткая жизнь, но Островского я бы не стал делать молодым. К тому же именно из Щелыкова он ушел в вечность.