Мартин Нексе - В железном веке

К парадному подъезду хозяйского дома Хутора на Ключах подкатило два легковых автомобиля. Да, в этих новомодных каретах было немало диковинного: оглобель нет, а конная тяга, ловко упрятанная в передок, обращена в какую-то таинственную «лошадиную силу». Шмыгая от тока к амбару, работники украдкой неприязненно поглядывают на автомобили. Разве не величайшая это нелепость, что, приезжая и уезжая, господа больше не нуждаются в услугах конюхов, — ведь теперь ни запрягать, ни распрягать не надо. Чаевых не видать больше, как ушей своих, да и с работой, того гляди, придется распроститься: что ни день всех этих машин и другой чертовщины становится все больше! Зачем, скажите на милость, сеять тогда овес, раз нет лошадей и некому жрать его? Что станет со всем сельским хозяйством? Нет, никуда это не годится.

Но все же любопытство разбирало их и, придравшись к какому-нибудь предлогу, они направлялись к парадной лестнице, которая вела в большую прихожую с висевшей в ней праздничной сбруей, чтобы получше рассмотреть эти «трясучки». Как иначе назвать посудины, которые и лязгают, и тарахтят, и изрыгают отравленный воздух, и разбрызгивают во все стороны грязь, и пыль на дороге поднимают такую, что, попадись им навстречу, с головы до ног обдадут.

Девушек, работавших в прачечной, не волновали неприязненные чувства; простодушно любопытные, они выходили, гремя ведрами, на порог и, разинув рот, глазели на таинственную карету, способную мчаться с невероятной скоростью. Хорошо бы взять да юркнуть в этакую карету, ведь она, наверное, несется еще шибче, чем карусель. Так прямо и чувствуешь, как холодный ветер вздувает юбки и всю-всю пробирает тебя... Хорошо! Даже стоя здесь, у своей лохани, трудно удержаться, чтобы не завизжать от восторга!

Под впечатлением нового и незнакомого в них пробуждались фантастические мечты: вот-вот они, как в сказке, умчатся в далекие неведомые края и там станут богатыми помещицами. Чего не бывает!

Во всяком случае, мысль об этом развлекала их, девушки всячески возвращались к ней, и глаза их горели.

— Ведь они из великой снежной России, из святой России, — сказала Карен, самая младшая из работниц. Минувшим летом она побывала в Высшей народной школе, и вынесенные оттуда знания еще не стерлись в ее памяти. Острая на язык и задиристая, она вся так и светилась жизнерадостностью. Карен не могла глаз оторвать от автомобилей.

— А что, очень далеко отсюда эта Россия? — спросила Эльза; она недавно вышла замуж за хусмана, но все еще продолжала работать на хуторе.

— Еще бы! Чтоб добраться туда, надо через семь морей переплыть, семь раз солнце проводить. Туда попадешь — не воротишься. И не видать тебе больше своего муженька, Эльза! — Карен жалостливо посмотрела на Эльзу.

— Господи Иисусе, что ты только говоришь, Карен? Ведь пока что мы, кажется, еще на своей земле?

Эльза испуганно переводила взгляд с одной подруги на другую. Она была беременна, предстоящее материнство очень красило ее, и забавно было смотреть, как она схватилась за бока, точно ее кольнуло от испуга.

— Да, да. Карен правду сказала, — подхватила другая девушка, Метте. — Домой ты уж никогда не воротишься, так что очень жаль, конечно, если сегодня с утра ты, по обыкновению, разругалась со своим Андерсом, вместо того, чтобы как следует попрощаться с ним. Попасть в Россию не хитро. Русские как приезжают к кому на хутор, так непременно увозят с собой по одному теленку, по одному поросенку и по одной девушке. Они, видишь ли, желают перестроить по датскому образцу свое сельское хозяйство, и им, значит, эти трое необходимы.

— Но ведь для племенного разведения требуются женщины помоложе и незамужние, — ответила Эльза и, как бы ища сочувствия, оглянулась на подруг.

Хоть все это было, конечно, чистейшим вздором, но Эльза перетрухнула как будто не на шутку.

— Русские понимают толк в этих делах, они увозят с собой только молодых и красивых. Другим нечего бояться.

Эльза неуверенно улыбнулась и погладила себя по животу. Трудно было сказать, верит она подругам или не верит.

— Эх ты! Не понимаешь разве, глупышка, для чего русским нужны женщины в сельском хозяйстве? Вот они и выбирают только уже испытанных, — опять поддразнила ее Карен, выразительно глядя на ее округлую фигуру. — Можешь спросить у хозяина. Он получает по двести крон за теленка и поросенка и пятьсот — за девушку.

— Но это же... то самое... как оно, бишь, называется... да, торговля белыми рабами... — пробормотала Эльза.

Убитая, с видом полной беспомощности, она опустилась на край лохани. Потом вдруг вскочила и решительно устремилась к вешалке.

— Что ж, в таком случае не остается ничего другого, как собираться в дорогу, — сказала она, торопливо сунула руки в рукава пальто, нахлобучила шапочку и кинулась к дверям, собираясь выйти. Подружек ее даже в жар бросило.

— Эльза, послушай! Куда же ты собралась, Эльза? — наперебой закричали они.

— Я хочу пойти и сказать русским, что готова и сейчас же могу ехать.

У Карен и Метте сразу пропала охота смеяться.

— Да будет тебе, ведь все это шутки, — уверяли они, стараясь удержать Эльзу. — Не срами же нас, Эльза! Ладно? Ведь ты не сделаешь этого, правда?

— Нет, уж какие тут могут быть шутки; все, наверное, сущая правда! — Эльза вырвалась и с простодушнейшей миной, на какую только была способна, выбежала на лестницу.

Из своих комнат вышла хозяйка и недоуменно посмотрела на девушек.

— Эльза уже собралась домой? — удивленно спросила она.

— Нет, нет, мы просто немножко подурачились тут, — Эльза быстро сняла пальто. — Хотели испытать, кто из нас троих глупее.

Мария Воруп с улыбкой переводила взгляд с одной девушки на другую.

— Вы у меня — как маленькие дети, — сказала она и, пройдя через людскую, вошла в столовую. — Карен, ты можешь помочь мне накрыть на стол? — крикнула она оттуда.

В людской, взобравшись на скамью и стоя на коленках, прильнули к окну трое детей. Они буквально сгорали от любопытства, сердца у них бились так, что даже дыхание спирало. Они таращили глаза, смотрели не мигая, прямо-таки впивались в эти волшебные штуковины, которые только стоило завести, и они уже неслись, как ветер. Вон они там стоят на снегу и мурлыкают, как кошки, и морды их укутаны одеялами, чтобы они не простудились... Ведь они живые, эти чудища!

— Там, в середине, они дышат; в них сидит живое существо, — объяснял Арне. Он был старшим из троих — ему уже исполнилось семь лет. Мальчику очень нравились эти новые кареты; он их уже раньше видел, когда ездил в город. И Арне на все лады расписывал обеим девочкам, какая с ними нужна осторожность: чуть-чуть заслышишь грохот, отскакивай в сторону, иначе они тебя обязательно переедут. Их и не заметишь, пока они не промчатся мимо, так быстро они едут. Вдруг он увидел под машинами грязные лужи.