Виктор Кандыба - Криминальный гипноз

А в ночь с 24 на 25 ноября цесаревна Елизавета, возглавив заговор, свергла правительницу Анну и ее сына, малолетнего императора Иоанна Антоновича, и стала императрицей Елизаветой Петровной».

Но не только женщины на царском престоле грешили вероломством. Не чуждались клятвопреступления и цари-мужчины.

Мало кто знает, что последний русский император Николай был клятвопреступником. Этот факт описан в книге А. Горбовского и Ю. Семенова «Закрытые страницы истории».

Александр III считал Николая неспособным к царствованию и намерен был передать престол младшему сыну. Но когда Александр III умирал, Михаил еще не достиг совершеннолетия и не мог принять корону. Перед смертью император взял с Николая клятву, что он откажется от престола, как только Михаилу исполнится 21 год.

— Ты же сам знаешь, что не убережешь Россию, — пророчески говорил умирающий. — Добереги ее до совершеннолетия Михаила.

Первыми давать присягу новому царю должны были члены императорской фамилии. Вдова императора наотрез отказалась делать это. Она плакала и повторяла: «Поймите, я же знаю его больше, чем вы, он мой сын и ближе мне всех. Под его управлением Россия погибнет!»

Вдовствующая императрица так и не присягнула своему сыну.

Чтобы скрыть это, ее объявили больной.

Неизвестно, собирался ли Николай сдержать свою клятву, которую давал умирающему отцу, но он ее не сдержал. Позднее, во время всех трагедий своего царствования, он не раз в отчаянии повторял, что все это из-за того, что на престоле клятвопреступник. Царь, не стесняясь, говорил это и в присутствии посторонних. Но даже и тогда не помышлял о том, чтобы передать престол своему брату.

Когда грянула революция и Николай II отрекся наконец в пользу Михаила, было уже поздно.

Другой пример клятвопреступления связан с именем одного из самых ярких российских императоров — Петра I. Как описывает в своих книгах историк Н. И. Костомаров, его сын, царевич Алексей Петрович, спасаясь от преследований отца, убежал за границу. Петр I решил любой ценой вернуть его в Россию. Он послал за ним графа П. А. Толстого. Толстой передал царевичу письмо отца. Петр написал: «Обнадеживаю тебя и обещаю Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, если ты воли моей послушаешься и возвратишься». Царевич Алексей вернулся в Россию, так как поверил отцу.

Но по решению Петра Алексей был предан суду 24 июня 1718 года. Духовенство дало уклончивый, но замечательно мудрый приговор. Выписав разные места из Священного писания об обязанностях детей повиноваться родителям, оно предоставило на волю государя действовать или по Ветхому, или по Новому завету: хочет руководствоваться Ветхим заветом — может казнить сына, а если хочет предпочесть учение Нового завета — может простить ему по образцу, указанному в евангельской притче о блудном сыне.

— «Сердце царево в руце Божией есть, да изберет тую часть, а може рука Божия того преклоняет». Так сказано было в конце приговора духовных.

Светский суд не сохранил своего достоинства в той степени, в какой сохранило его духовенство. Светские судьи могли бы напомнить государю, что он дал свое царское обещание сыну через Толстого в Неаполе: что ему наказания не будет, если он возвратится. Сын поверил слову царя-родителя. Но светские судьи так не сделали, потому что они желали угодить Петру и ясно видели, какого решения ему хочется. Царевичу был подписан смертный приговор 120 членами суда.

Но, как говорили древние римляне, что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Когда царь не сдерживает своих обещаний, это вызывает лишь невнятный ропот его приближенных, списывающих все на высочайший каприз, зато вероломство людей более низкого звания, безусловно, осуждается всеми. Однако когда в жизни или в литературном произведении один мошенник нагло обманывает другого, еще менее симпатичного, он может рассчитывать не только на снисхождение, но даже на рукоплескания.

Особенно если в роли первого выступает такой неотразимый мужчина, как Остап Бендер. Вспомним, как ловко он провел мерзкого архивариуса и ростовщика старика Коробейникова. Получив квитанции на драгоценные стулья мадам Петуховой, он просто отправился восвояси, не опускаясь до каких-либо разъяснений по поводу отсутствия платы.

«Тогда архивариус очень тихо спросил:

— А деньги?

— Какие деньги? — спросил Остап, открывая дверь. — Вы, кажется, спросили про какие-то деньги?

— Да как же! За мебель! За ордера!

— Голуба, — пропел Остап, — ей-богу, клянусь честью покойного батюшки. Рад душой, но нету, забыл взять с текущего счета…

Еще никогда Варфоломей Коробейников не был так подло обманут.

Он мог обмануть кого угодно, но здесь его надули с такой гениальной простотой, что он долго еще стоял, колотя по толстым ножкам обеденного стола».

Вообще надо отметить интересную особенность — как правило, вероломно поступают близкие и знакомые, которым мы привыкли доверять. У меня, например, был в жизни случай, когда меня обманул мой литературный соавтор — Б. Иванов. В 1994 году мы вместе написали и за свой счет издали в Харькове небольшую книжку фантастики. Потом издатели пересылали нам небольшими партиями книги, которые мы сами реализовали через «Союзпечать», магазины и библиотеки. Причем по договоренности полученные книги мы делили поровну. Связь с харьковскими издателями осуществлялась через Иванова, так как телефона у меня тогда еще не было.

В течение трех месяцев я вел переговоры с городской библиотекой о приобретении партии наших книг, но у них в то время не было для этого необходимых средств. И вот в очередное мое посещение библиотеки мне радостно сообщили, что книги приняты и, более того, деньги уже перечислены на сберкнижку. Я ничего не мог понять — никаких книг я еще не приносил и своего расчетного счета не давал. Однако вскоре недоразумение выяснилось. За неделю до этого разговора сюда пришла жена Иванова и сказала дирекции, что представляет наши совместные интересы. Сам Иванов скрыл от меня поступление из Харькова последней партии книг и вместо того, чтобы честно поделить ее пополам, как мы ранее договаривались, целиком продал ее в библиотеку, а деньги перевел на свой счет.

Работники библиотеки, с которыми я контактировал несколько месяцев, были совершенно уверены, что деньги предназначались нам обоим, и им даже в голову не могло прийти, что их нагло обманули. Мне тоже было не по себе, но я еще около года продолжал сотрудничать с Ивановым, надеясь, что это было всего лишь досадное недоразумение. К сожалению, я ошибся — впоследствии мой соавтор еще не раз подводил меня, после чего мы расстались.

Из этих событий я сделал один вывод: если взрослый, сформировавшийся человек способен на один вероломный поступок, то вряд ли он кардинально исправится в дальнейшем. Неспособность держать данное слово со временем становится неотъемлемой чертой личности.