Константин Трунин - Архив сочинений — 2016. Часть II

А вдруг любовь? Тогда будут порушены планы на будущее, взыграет необходимость обладать объектом желания. Эта проблема тоже из вечных, знакомых каждому поколению. И нет от неё спасения. Пока никто не придумал верного средства, способного уберечь молодёжь он бездумных поступков. После они, разумеется, поймут и заново осмыслят содеянное, став уже взрослыми. И уже им учить уму-разуму подрастающее поколение. Ежели надеяться, что всё со временем встанет на свои места и не вмешиваться — будет много хуже и, набив шишек, молодые люди или обретут разумность, либо психически расстроятся.

И Герцен нечто подобное мог подразумевать. Виноват ли кто-нибудь в рассказанной им истории? Может и виноват. Виновные, как известно, всегда есть. Но вину следует понимать не заслугой отдельного лица, а комплексом процессов, приведших к возникновению проблемной ситуации и ставших причиной получившегося результата. В таких случаях говорят — так сложились обстоятельства. Что делать? Искать виновного — авось кто-то избежит собственных ошибок, видя чужие.

В «Сороке-воровке» Герцен решил рассказать про эмансипированных женщин, сравнивая представителей европейских стран и русских. Получилось так, что в Европе женщины бесправны и потому они будут бороться за их обретение, а в России женщин никто не притесняет и они вольны в своих начинаниях. Отчего-то читатель Александру не верит, да и сам Александр приводит в пример историю актрисы, судьба которой сулила блеск, а затем накрыла непроницаемым покровом и погубила. Играла она в постановке, вынесенной в название повести. Её талантливая игра пришлась зрителям по душе и один из них, своим рвением высказать симпатии лично, нагрел обстановку выше должного, вследствие чего ничего радостного не вышло.

Понятно, вдумчивый читатель и в такой истории найдёт кладезь полезного материала, проведёт параллели между Востоком и Западом, задумается о положении женщин середины XIX века и обязательно придёт к неутешительным выводам. В любом случае, начинания Герцена похвальны. Дальше будет лучше. Хотя бы в мемуарном ремесле и в публицистике ему удастся отметиться. Беллетристика — она всегда для души и редко для пользы ума.

30.11.2016 ( http://trounin.ru/herzen46 )

Есть история, имеется желание — этого достаточно. В остальном поможет тяга к сочинительству. Побольше сюжетов в кучу, потолще объём для произведения — вот оно простейшее писательское счастье. А уж если получившийся результат придётся по вкусу читателю и литературным критикам, а также даст возможность претендовать на премии, то это уже настоящий успех. Но если время пройдёт, все забудут, то к чему ворошить некогда радовавшее писателя прошлое? И вот, забыв в своей стране, вспомнили за границей. Произведение перевели на французский и китайский языки, подарив надежду на возрождение читательского интереса. И этому есть объяснение.

Антон Уткин взял за основу для «Хоровода» события XIX века. Если говорить точнее, то он рассказал читателю о гусарских буднях и прочем, увязав тонкой ниткой повествование в единое полотно. И не скажешь, чтобы события могли приковать внимание читателя — слишком водянистая у автора манера изложения. Текст изобилует содержанием ради содержания, действующие лица занимаются сами собой, сюжет иллюзорно продвигается вперёд. Захочется задуматься, да не о чем.

Так какое же объяснение успеха произведения? Если не погружаться глубоко, то Уткин пишет так, словно вернулся Александр Дюма и решил взяться за былое: прошлое попирается в угоду нужд на то писателя. При этом ощутимо не хватает самого главного — живо прописанного главного героя, совершающего действительно важные поступки, а не всего лишь проходящего службу в гусарах. Да и гусары не совсем те гусары, на которых смеет надеяться читатель. Скорее, это солдаты в форме розового цвета, никогда не впадающие в крайности и проходящие службу без отклонения от норм поведения.

Пока гусары ходят к гадалке и проводят самоидентификацию, Уткин продолжает о чём-то ещё сказывать. И сказывает, и сказывает, словно действительно решил закружить читателя хождениями вокруг да около. Хорошо, что кавказская война смогла разбавить дни главного героя, но и она не внесла существенных изменений. Скажете, а как же пленение и побег? Если бы не сказочность мотивов кавказцев, чья участь в действительности могла пострадать от внутренних разногласий, то всё могло сойти за правду. Не зря Дюма постоянно вспоминается.

Не рвутся пуговицы с груди и нет намёка на браваду: одуванчикам такое поведение несвойственно. Тихо и размеренно будет протекать жизнь на службе, прерываемая необходимостью посещения разных мест. После прочтения не удастся вспомнить, чем именно занимался главный герой, для чего он совершал свои поступки — это забывается по ходу чтения. Поэтому, если читатель желает, то может вернуться назад. К концу произведения окажется, что проще «Хоровод» перечитать сначала. Возможно, при повторном прочтении содержание усвоится лучше. Только надолго ли?

Общую канва разбавляют вставки иных времён и жизней. Они также оторваны от происходящего, запутывая и без того запутанного читателя. Обрывки чужих судеб туманят разум главного героя, и так живущего фантазиями автора. Воля писателя писать так, как ему нравится. Не стоит забывать, что «Хоровод» тепло был принят и получил ряд наград. Значит были для того причины. Значит понравилось произведение читающей публике. И не всё ещё потеряно — будущее полнится от неясных перспектив, способных в любой момент снизойти и одарить долгожданной благодарностью потомков.

Будут и те, кому «Хоровод» не понравится. Минует он пристальный разбор — не возникнет желание разбираться в происходящих на страницах событиях. Покажется, будто автор ведёт беседы с собой и не обращает на окружающих внимания. Он сосредоточен на описании рутины действующих лиц и топит сюжет в обилии слов.

30.11.2016 ( http://trounin.ru/utkin96 )

Цикл «Ругон-Маккары» | Книга №6

Эжен, старший сын Пьера Ругона, пошёл по стопам отца, став политиком. Он воспарил выше родителя, занимая важное место в правительстве при Наполеоне III. Его воззрения строго монархические, отчего ему много легче, нежели прочим французам. Когда принимается законопроект или обсуждается распределение бюджетных средств, Эжен всегда успокаивает недовольных, напоминая об уже утверждённом решении императора и кабинета министров. Такого человека ждёт блестящее будущее, если над Франций снова не воссияет республиканская форма правления. Но такой человек может устать и взять время для отдыха. Как тогда быть тем, кто его вывел в люди? На том и строится основное затруднение.