Константин Трунин - Архив сочинений — 2016. Часть I

Ещё двадцать-тридцать минут, и можно спокойно начать одеваться. Аккуратно сложил недоеденную еду в пакет, поживившись парой пряников. Вернул заимствованную постель на прежнее место. Застелил всё в наиболее удобоваримом виде. Посмотрел на своё отражение в зеркале: действительно, этот человек срочно нуждается в длительном отдыхе, желательно — в санаторно-курортном. Количество зевков за последние минуты подсчитать трудно. Проще не закрывать рот, а вдохнуть поглубже воздух да так и ходить.

На подстанции стали появляться свежие лица, готовые приняться за работу. Они уже сейчас с нетерпением ждут конец смены, не имея желания особо задерживаться. Раньше на работу люди приходили с удовольствием — теперь такого нет. Лишь один я всегда люблю говорить, что работаю не ради денег, а из желания помогать людям. Верю ли в это я сам? Иначе у меня не получается, покуда приходится переваривать все претензии, направленные только на процесс, исключающий из него живых людей, требующий лишь наличие документов и отсутствие осложнений в течение двадцати четырёх часов, а ещё лучше — отсутствие осложнений вообще.

Буду ли я думать о прошедшей смене? Нет. Она смешается в моей голове со всеми другими сменами, так что я не смогу отделить одного от другого. Изредка буду вспоминать что-то, но без конкретной привязки ко дню. Да и не было такого, что стоило запомнить. Я бы запомнил, но нечего. Обычная смена с самыми обычными вызовами, повторяющимися каждый раз. И если я где-то пытаюсь оправдаться, то стоит всё свести к моему отношению к жизни — я весьма позитивно смотрю на весь негатив, стараясь обезопасить себя от лишних потрясений. Может, после отдыха я буду более чётко осознавать последний рабочий день, а может, и не вспомню его вообще. Скорее — не вспомню. Ведь в этом нет необходимости.

Диспетчер встречает каждого сотрудника вестью об умершем коллеге — сперва все принимают это за жестокую шутку, но когда получают подтверждение, то пытаются найти хоть какие-то слова, опираясь на желание оправдаться за произошедшее лично или обвинить кого-то. Никто сразу не принимает событие как свершившийся факт. Человек сперва всё отрицает, потом торгуется и лишь в самом конце он смиряется с неизбежным. Ладно я, мне намного легче уходить. У меня будет возможность всё это переварить молча. Тяжелее, когда каждый пытается выразить свою мысль словами — что сделать хочется, но лучше постараться промолчать, не провоцируя дальнейшее повторение уже ранее сказанного другими.

Я стою в стороне от разговоров, уставившись в одну точку, ожидая момента конца смены. Нет никаких ощущений и нет никаких желаний. Желание спать давно улетучилось, есть тоже не хочу; идти домой — новая проблема. Можно на подстанции подождать бригаду, которая поедет попутно, но такое может и не случиться. Идти же на остановку, пытаясь найти себе место в автобусе — это выше моих сил, когда уставший организм готов принять только покой. Есть вариант дождаться попутного вызова до конечной автобуса — это тоже вероятно, иногда везёт. Нет ничего лучше, чем сесть в хвост автобуса, закрыть глаза и отключиться, хоть до следующей конечной остановки. Там уже будет безразлично. Получить целый час сна — настоящее счастье, бывшее недоступным последние двадцать семь часов… именно столько я нахожусь в состоянии бодрствования.

Наконец-то пришли мои сменщики. Они счастливчики — их ведь двое, а значит, работать будет легче. Раньше двум фельдшерам запрещалось работать вместе, хотя во всех приказах, наоборот, говорилось, что работать должны именно по двое. Всё переворачивается с ног на голову в нашей стране, где каждый приказ стараются понять в меру своих финансовых возможностей. Нет желания постоянно говорить об очевидном, но иначе не получается, покуда на больное место давят всё сильнее. Понимаю, когда от доктора требуют знаний доктора, но от фельдшера порой требуют квалификации заслуженного профессора, отлично знающего абсолютно все тонкости каждой узкой специальности, а таких практически не существует. Если на вызов едут две головы, то ситуация становится близкой к идеальной, когда пробелы в знаниях одного перекрывает второй медик.

Сменщики, по понятной причине, не торопятся принимать смену. Они приняли активное участие в обсуждении, покуда диспетчер не взревел, выгнав всех в коридор, чтобы не мешали ему устранять скопившийся затор карт, так обильно усеявших стол под самое утро. Только теперь сменщики дошли до меня, протянув руки для приветствия. Один пожал крепко, а второй ограничился лёгким касанием.

Поставив подписи во всевозможных журналах, могу считать себя свободным. Оделся, проверил, всё ли взял, попрощался и вышел с подстанции. Теплее на улице не стало.

В сторону остановки тянется вереница людей. Я решил идти пешком до конечной — нет никакого желания ехать стоя. Правда, идти до неё несколько километров, только привыкать ли мне к этому, особенно учитывая протоптанную дорожку, которая исключает возможность уйти в снег по пояс.

Молча идти, не обращая внимания на происходящее вокруг себя. Иногда приходится здороваться с сотрудниками, спешащими на подстанцию. Руку из перчатки я не достаю, ограничиваясь словами. Хватит с меня уже пыток морозом, нужно сохранять с таким трудом накопленное тепло. Интересно, как скоро в обществе отменят рукопожатия, более губительные для человеческого организма, нежели курение и алкоголизм вместе взятые. Если «вредные привычки» — это сознательный шаг, то сложившиеся устои общества перебороть будет гораздо труднее. Может, женщины поэтому дольше и живут — они редко здороваются за руку, а чаще ограничиваются устными приветствиями. Парадоксально так думать, но человек всегда губит человека, не задумываясь над этим.

Едва не соскальзываю под колёса проезжающего мимо автомобиля. Тому деваться некуда, приходится заезжать на тротуар, чтобы разъехаться со встречными автомобилями, ползущими по колее и оставляющими возможность маневрировать тем, кто догадался ехать не по ней. Выпавший вчера снег сегодня уже утоптали сотни, тысячи ног, бредущих на остановку, чтобы уехать отсюда на работу. Всё утоптано, а где-то отполировано, отчего я чуть и не упал, обнаружив подобный участок слишком поздно, растягиваясь и валясь на бок. Проходящие мимо люди подумают — пьяный… и подумают правильно. Накатившая суточная усталость не даёт бодро размахивать руками и активно передвигать ногами, дополняя общую картину остекленевшим взглядом.

Автомобиль давно уехал, а я всё пытался встать, чтобы отряхнуть от снега одежду. Встать мне никто не помог, предлагать помощь тоже не стали. Хоть скорую помощь не вызвали… уже за это спасибо. Впрочем, если бы вызвали, то чему удивляться. Приедут, а я уже ушёл. Так чаще всего и случается, когда добрые люди мимоходом достают телефон, сообщая о нуждающемся в медицинском вмешательстве человеке. Только мне не медики нужны, а полиция, если сочтут за пьяного. Нет желания смотреть вокруг, всё равно за мной наблюдают лишь с автобусной остановки, остальные устремляются туда, особо не приглядываясь к телу, сидящему в сугробе на обочине.